Негодяй из Сефлё

Эта безотрадная перспектива помогла ему обрести необходимую твердость духа, он поднял трубку и четвертый раз с начала суток позвонил в обитель скорби.

— Нюман слушает.

Голос вдовы с каждым разом звучал все бодрее. Очередное подтверждение многократно засвидетельствованной способности человека приспосабливаться ко всему на свете. Мартин Бек встрепенулся и сказал:

— Это опять Бек.

— Ведь мы разговаривали с вами десять минут назад.

— Знаю. Извините меня. Вам очень тяжело говорить об этом… этом инциденте?

Неужели он не мог подобрать более удачное выражение?

— Начинаю привыкать, — сказала Анна Нюман весьма холодным тоном. — Что вам на сей раз угодно, господин комиссар?

— Хочу вернуться к тому телефонному разговору.

— С первым помощником комиссара Хультом?

— Вот именно. Итак, вам уже случалось разговаривать с ним раньше?

— Да.

— Вы его узнали по голосу?

— Разумеется, нет.

— Почему же «разумеется»?

— Потому что раньше я не спрашивала, кто говорит.

Вот это да. Крыть нечем. Надо было все-таки заставить Рённа поговорить с ней.

— Вам это не приходило в голову, господин комиссар? — спросила женщина.

— По правде говоря, нет.

Большинство на его месте покраснело бы или замялось. Но Мартин Бек был не из таких. Он продолжал с полной невозмутимостью:

— Тогда это мог быть кто угодно.

— Вам не кажется странным, чтобы кто угодно позвонил и назвался Пальмоном Харальдом Хультом?

— Я хотел сказать, что это мог быть другой человек, не Хульт.

— Кто же тогда?

«Вопрос по существу», — подумал Мартин Бек и сказал:

— А вы могли определить по голосу, молодой это человек или старый?

— Нет.

— А описать его голос?

— Ну, он был очень отчетливый. И звучал резко.

Точная характеристика Хультова голоса. Отчетливый и резкий. Но ведь множество полицейских разговаривает таким голосом, и прежде всего те, у кого за плечами военная служба. Да и не только полицейские.

— А не проще ли вам расспросить самого Хульта? — поинтересовалась женщина.

Мартин Бек воздержался от ответа. Он решил копнуть глубже.

— Быть полицейским прежде всего означает иметь кучу врагов.

— Да, вы уже это сказали при втором разговоре. Кстати, господин комиссар, вы сознаете, что это уже наш пятый разговор менее чем за двенадцать часов?

— Очень сожалею. Вы сказали тогда, будто не знаете, что у вашего мужа были враги.

— Сказала.

— Но вы хоть знали, что у вашего мужа были неприятности по службе?

Ему послышался в трубке короткий смешок.

— А теперь я не понимаю, о чем вы.

Да, она действительно смеялась.

— Я о том, — сказал Мартин Бек без всяких околичностей, — что очень многие считали вашего мужа плохим полицейским, который не справлялся со своими обязанностями.

Фраза сработала. Разговор снова принял серьезное направление.

— Вы шутите, господин комиссар?

— Отнюдь, — примирительно сказал Мартин Бек. — Я не шучу. На вашего мужа поступало много жалоб.

— За что?

— За жестокость.

Она торопливо перевела дух и сказала:

— Это абсолютная нелепица. Вы, должно быть, спутали его с кем-нибудь.

— Не думаю.

— Но Стиг был самым мягкосердечным из всех людей, каких я когда-либо встречала. К примеру, мы всегда держали собаку. Вернее, четырех собак, по очереди. Стиг очень их любил, относился к ним с бесконечным терпением, даже когда они еще не умели проситься на улицу. Он мог неделями возиться с ними и никогда не раздражался.

— Так, так.

— И ни разу в жизни он не позволил себе ударить ребенка. Даже когда они были маленькие.

Мартин Бек частенько себе это позволял, особенно когда они были маленькие.

— Значит, никаких неприятностей по службе у него быть не могло?

— Нет. Я уже сказала вам, что он почти никогда не говорил с нами о своей работе. Но я просто-напросто не верю в эти россказни. Вы, наверное, ошиблись.

— Но ведь были у него какие-то взгляды? Хотя бы на самые общие вопросы?

— Да, он считал, что общество с точки зрения морали близко к гибели, ибо у нас неудачный режим.

За такой взгляд человека едва ли можно было осуждать. Одна беда: Стиг Нюман принадлежал к тому меньшинству, которое располагало должной властью, чтобы сделать положение еще хуже при удобном случае.

— Вы еще о чем-нибудь хотели спросить? — поинтересовалась Анна Нюман. — А то у меня довольно много хлопот.

— Нет, во всяком случае, не сейчас. Я очень сожалею, что мне пришлось вас побеспокоить.

— Ах, не о чем говорить.

В голосе ее не было убежденности.

— Но нам все-таки придется попросить вас идентифицировать голос.

— Голос Хульта?

— Да. Как вы думаете, удастся вам его узнать?

— Вполне возможно. До свиданья.

— До свиданья.

Мартин Бек отодвинул аппарат. Стрёмгрен приволок еще какую-то бумагу. Рённ стоял у окна и глядел на улицу, очки у него съехали на кончик носа.

— Значит, так, — сказал Рённ спокойно. — Ценная мысль.

— В каком роде войск служил Хульт? — спросил Мартин Бек.

— В кавалерии, — ответил Рённ.

Рай земной для новобранцев.

— А Эриксон?

— Он был артиллерист.

Пятнадцать секунд в комнате царила полная тишина.

— Ты думаешь про штык?

— Да.

— Я тоже.

— А что ты думаешь?

— Что такой штык может купить себе любой за пять монет на армейском складе излишков.

Мартин Бек промолчал.