Нефть!

– Надеюсь, Верн не скажет, что он имеет право не позволять мне ходить в университет пешком!

Бедный мистер Росс! Он не мог выдержать долго такого тона в устах своего ненаглядного сына и признался ему, что он и Верн уже обсуждали вопрос о возможности компромисса с бунтарями. Может быть, они дадут согласие уехать из этой местности или, во всяком случае, бросить работать в нефтяной промышленности? Но на это Банни ответил, что если Верн имеет намерение сделать им такое предложение, то пусть делает его сам. Банни отлично знал, что ответит на это Пол. Пол имел право стараться организовать нефтяных рабочих, и он никогда от этого права не откажется. И все остальные – Банни был в этом уверен – ответят в один голос, что они лучше останутся в тюрьме до конца своих дней, чем согласятся на такой компромисс.

Проговорив это очень торжественным тоном, молодой идеалист, который постепенно и болезненно превращался в умудренного жизненным опытом человека, прибавил, что, в сущности, ни один из этих восьми человек ничем не мог бы беспокоить в дальнейшем мистера Роско. Его система выдачи «волчьего» паспорта была достаточным ручательством в том, что им не удастся найти работы ни в каком нефтяном предприятии; всякая же организация, которую им удалось бы создать, представляла бы собой, разумеется, нечто в высшей степени жалкое. С другой стороны, Верн должен был отдать себе отчет в том, что если он будет продолжать настаивать на своем, желая довести это дело до суда, то этот судебный процесс очень затянется и получит такую огласку, которая многим нефтепромышленникам будет не по нутру. Конечно, свидетельские показания будут стараться поставить в очень тесные рамки, но он, Банни, со своей стороны сделает все возможное, чтобы предать их самой широкой гласности и познакомить публику со всеми фактами. А что, если защитник обвиняемых найдет нужным привлечь к делу самого мистера Верна Роско и спросит его, что он знает по поводу организации шпионажа среди рабочих Парадиза?

– О, Банни, – воскликнул мистер Росс, – ты не позволишь себе прибегнуть к такой гнусности!

– Разумеется, я сам этого не сделаю, – отвечал Банни. – Я сказал только, что к этому может прибегнуть защитник. Скажи, разве ты сам этого не сделал бы, если бы был на его месте?

Мистеру Россу было очень не по себе, и он сказал, чтобы Банни ничего пока не предпринимал, что он все обдумает и опять поговорит с Верном.

V

В результате всех этих переговоров мистер Росс обратился к Ви. Не могла ли бы она снова повлиять на Банни в том смысле, чтобы удерживать его от его дальнейшей дружбы с этими ужасными красными. Ни о чем другом он теперь абсолютно не думал. Ви сказала, что она постарается, и сдержала свое обещание. Но это только придало их отношениям известную долю натянутости, так как Банни начал теперь ясно понимать, что именно ему было нужно, и не желал, чтобы его от этого удерживали.

Ви энергично работала над «Принцессой Пачули». По содержанию это была очень слабая вещь, и Ви это сознавала, но все ее мысли были сосредоточены на том, чтобы сделать изображаемый ею образ как можно более живым и реальным. Если бы вы спросили ее, для чего это было нужно, то она ответила бы, что этого требовала ее профессия, что в переводе означало, что она получала за это четыре тысячи долларов в неделю с перспективой получать по пять тысяч долларов в неделю, «если будет сделано хорошо». Но для чего, в сущности, ей были нужны эти пять тысяч долларов в неделю? Для того, чтобы купить себе на них еще больше аплодисментов и поклонений и этим путем добиться еще большего количества долларов в неделю? Это был какой-то заколдованный круг. Точь-в-точь то же, что было и со скважинами мистера Росса. У красных была песня: «Мы идем на работу. Работа даст нам денег. На них мы купим себе пищу. Пища даст нам силы. Силы для работы. Работа даст нам денег. На них мы купим себе пищу. Пища даст нам силы, силы для работы. Работа даст нам денег…» И так далее. До бесконечности. Пока у вас хватало духу.

Ви желала постоянно говорить о своей картине, о новых задачах, которые она себе поставила, о всех участвовавших в картине артистах, об их соперничестве, ревности, тщеславии, об их симпатиях и ненависти. Банни, который ее любил, делал вид, – для того, чтобы ее не обидеть, – что все это его интересует, но, в сущности, все это было до такой степени «все то же самое», избитое, скучное. Никто не проявлял ничего мало-мальски оригинального, все следовали только моде, а мода эта так быстро менялась. Сегодня публика требовала картин исключительно только из военной жизни и не смотрела ни на какие другие; завтра ей нужны будут одни только светские сюжеты; еще через день – опять одни только военные. Друзья Ви постоянно меняли своих поставщиков запрещенных вин, но пили все ту же отвратительную смесь. И так же часто все они меняли своих любовниц и любовников. Сегодня такой-то спал с одной женщиной, завтра – с другой, и чем больше их менялось, тем более все это оставалось все тем же самым.