Нефоры

Мы просидели до утра на кухне, наебениваясь, как в старые добрые времена. От всего братства осталось только два человека. Не было Жабы, который варил нам пельмешки на вписках. Не было Лаки, которая меланхолично фыркала, когда мы, увлекшись, принимались чудить. Не было Ирки, которая могла двинуть в глаз Киру, если тот переходил границы. Не было Кира, который сейчас лежал в центре реабилитации и боролся с дрянью в своей голове. Не было Ляльки, чья актерская игра оставила в моем сердце обугленную дыру. Только мы с Олегом сидели на кухне, пили коньяк, вспоминали былое и слушали «Nocturnal Mortum» и «Butterfly Temple», шелестящие из старого кассетника на подоконнике.

– Чо случилось, Мих? – снова спросил Олег, когда мы выбрались под утро на балкон и курили, смотря на раскинувшийся под нами парк. – И не пизди про «все нормально». Я не слепой. С Лялькой чо не поделили?

– Ага. Но на это уже похуй, дружище, – хмыкнул я, затягиваясь и выпуская дым к небу.

– Понятно, – буркнул Олег и, перегнувшись, смачно харкнул вниз. – Чо делать будешь?

– Уеду, наверное, – пожал я плечами, заставив Олега присвистнуть.

– Все так серьезно? – тихо спросил он. Я кивнул.

– Лаки не зря сказала, что чувствует, будто я на грани. Я устал, Олеж. Этот год меня походу добить решил. Не уеду – сломаюсь.

– Понимаю, брат. Самого такие мысли посещают. Но я сейчас, веришь или нет, в своей тарелке. Мы в кои-то веки правым делом заняты. Шаман, вон, на Москву идти собирается. Партию свою организовывать.

– О, как, – удивился я.

– Ага. Если получится, я помощником при нем буду, а там другие возможности. Может, получится всю эту заразу искоренить, – кивнул он. Я улыбнулся и похлопал Олега по плечу.

– Знаешь, а я ведь до последнего не верил, что ты всерьез проникся. Думал, очередные зигующие и вся хуйня.

– Не, то уже в прошлом, братка, – благодушно улыбнулся Балалай и покраснел. – Начали с протеста, а закончили этим. Шамана неплохо перекрыло, когда сестренка его ушла. И он, и те, кто остался, понимают, что пиздюлинами мир не исправишь. Его самим менять надо.

– Много-то вас осталось?

– Не. Из старых только Готик. Нафаня в другую бригаду ушел, когда Шаман от национализма отходить начал. Пауль тоже слился, а я поддержал Шамана. Сам в этом дерьме, что и его сестра, варился. Кир вон до сих пор борется.

– Как он?

– Молчит, – задумчиво ответил Олег. – Я заезжаю к нему порой. Он к стенке еблище отвернет и сопит. Но ребята говорят, что он старается. Тяжело ему, конечно, но старается. Не говорит только ни с кем. Один ест, один на терапию ходит, всегда один. В саду часто возится, почти до ночи.

– Дай ему время, Олеж. Кир – пацан гордый. А тут еще и на себя обида большая, – вздохнул я. – Даст судьба – свидимся еще и поболтаем. Ты уж пригляди там за ним, на всякий.

– Ну а ты чо? Куда и когда? – спросил Олег, когда мы вернулись на кухню и, разлив коньяк по стаканам, выпили.

– Дела порешаю сейчас, с мамкой поговорю и рвану. Не знаю куда. Да и неважно, на самом деле, – честно ответил я. Олег кивнул и задумался.

– Ну, номер мой у тебя есть. Свидимся, братка.

– Свидимся, – улыбнулся я и вновь наполнил стаканы коньяком. А затем негромко запел, подпевая старой песенке из кассетника.

– Мы рубились вместе мечами.

Мы молились вместе богам.

Мы уходили в поле ночами,

И приносили жертвы волкам.

– Нечего плакать нам о смерти,

Сядем пить пиво в первых рядах.

Рядом с богами – рядом с бессмертьем,

Мы умираем, смерти смеясь! – закончил Олег, хлопая ладонью по столу, и мы, рассмеявшись, обнялись.

Через месяц я один стоял на перроне и ждал прибытия поезда. Олег, как обычно, уехал по делам Шамана, Кир лежал в центре реабилитации, а остальные разъехались раньше меня. Рядом со мной компашка рэперов тоже провожала друзей на поезд. Те веселились, орали и передавали друг другу сиську с пивом. Улыбнувшись, я вспомнил, как мы, будучи такими же, собирались на концерт «Каннибалов».

Мамка, конечно, поплакала чуть-чуть, но я успокоил её, сказав, что просто хочу развеяться и отдохнуть. Из универа я уволился без проблем, отработав две недели, а Олег, понимая, что мне тяжело, почти каждый вечер заезжал в гости, пока его не похитила работа. Наташку после того разговора я так и не увидел. Она тихо исчезла из моей жизни, и лишь дыра в сердце нет-нет, да начинала побаливать, когда я натыкался на что-нибудь, связанное с Лялькой.

Вещей у меня было немного. Старенький плеер, который я не решился выбросить, все также был заряжен старым добрым металом и висел на поясе под курткой. Отцовские берцы были надраены кремом, старая косуха приведена в божий вид, а в торбе со скалящимся Крисом Барнсом лежали две майки на смену, светлые джинсы, носки и разная мелочь.