Неформат

себя в третьем лице «фройляйн Ляля», а под конец, расхрабрившись, назвала его «майн либе

егер» и даже «майн херц». Он не совсем складно работал лыжными палками, вышагивая сбоку и

чуть впереди, время от времени останавливаясь, чтобы она могла отдышаться, при этом

внимательно разглядывал её лицо. Тогда он и вспомнил ту, что на картине в Таганроге, но

целомудренно прогнал от себя образ всего, что могло скрываться под тканью лыжного костюма.

Как там у поэта – большого любителя женщин и завистника Пушкина? «Будто бы вода –

давайте мчать, болтая, будто бы весна – свободно и раскованно». Вот так и он чувствовал себя

тогда – мчал, а не карабкался на лыжах к турбазе, и они обменивались какими-то

малозначащими, но лёгкими и искрящимися, как весенние сосульки, фразами. Она, что

любопытно, не сразу расшифровала аббревиатуру МАИ, да и, расшифровав, кажется, не оценила

породистость его вуза. Впрочем, самолёты – это её впечатлило.

– Пассажирские? – несколько наивно спросила Ляля.

– И они тоже. Но преимущественно сверхзвуковики. Истребители. Впрочем, для

очаровательных девушек все подробности покрыты завесой секретности. – Эту фразу он

договаривал уже на складе, где они сдавали взятые напрокат лыжи, стараясь своим голосом

перекрыть сердитые возгласы кастелянши, которая требовала, чтобы возвращающиеся со склонов

студенты тщательно очищали лыжи и ботинки от налипшего снега.

– Егерь, давайте на «ты», – предложила она так беззаботно, что он только усмехнулся и в

тон ей сказал:

– Ну что же, конечно. Тем более что со слова «ты» начинается самая употребительная в

мире фраза «Ты есть хочешь?» Потому что егери… А как, кстати, правильно – егери или егеря? …за

день скитаний по склонам, спасая красивых девушек, проголадываются – фу, какое слово

нескладное, захачивают? захотевают? – совсем запутался. В общем, доходят до волчьего

состояния и могут этих красивых девушек покусать.

– Хорошо, веду тебя есть, – послушно кивнула Ляля, – хотя меню в этой столовой не балует

разнообразием. Биточки с пюре, винегрет и компот. А на ночь, как всегда, сиротский кефир с

сахаром.

– К вопросу о сахаре, – подхватил тему Савченко. – Мне здесь, в горах, на этом холоде что-

то жутко не хватает сладостей. Я вообще сладкоежка. Обожаю всякие варенья и выпечку. Я тут

притащил с собой из Москвы печенье и клубничный конфитюр. Так что после ужина можно

устроить «Чаепитие в Мытищах».

За ужином они болтали так весело, глядя друг на друга, как будто были знакомы сто лет,

так, что Савченко даже не почувствовал вкуса тех роковых биточков с винегретом. Он весело и как

бы искоса поглядывал на её лицо, и теперь, разогретое в тепле столовой, в кайме её чёрных

красивых волос, оно снова напомнило ему девушку из таганрогской картинной галереи. У неё

была какая-то кинематографическая внешность, которую усиливал заморский свитер толстой

вязки и альпийский жилет-безрукавка.

– А с чего тебе взбрело в голову егерем представиться? – спросила она.

– Сам не знаю, – беззаботно отозвался он, – как-то само на язык легло.

– А я думала, что ты эстонец, который подделывается под немца – этакого блондинистого

арийца, белокурую бестию.

Он удивлённо-вопросительно взглянул на неё:

– А я что, действительно на эстонца похож? Или на немца?

– Не похож, не похож, успокойся. Просто фраза у тебя получилась какая-то не наша. Где ты

видел русских, которые в обращении с девушками упоминают перпендикуляры?

Вадим иронично хмыкнул.

– Да, как-то само собой вылетело, – так же легко и беззаботно сказал он, – вообще фраза

для «Крокодила», рубрика «Нарочно не придумаешь». Это у меня перегрев от учёбы в институте.

Я вот даже ворот твоего свитера по контуру воспринимаю как турбину и пытаюсь определить

аэродинамические качества.

– Интересно! – Она действительно с интересом посмотрела ему в глаза. – А я-то,

неуклюжая, испытывала аэродинамику эмпирически, нырнув в сугроб там, на склоне.

Как его зацепило это слово – «эмпирически»! Если бы она только знала!

«Да, это не Донбасс», – в который раз за студенческие годы он повторил ставшую

привычной мантру. Ляля ещё что-то говорила, а он по мимолётной ассоциации вспомнил, как в

первый же день в общаге пять лет тому назад ни с того ни с сего услышал в мелочной перебранке

второкурсников о том, кто дежурит в тот день по комнате, слово «софизм».

«Да, Савченко, это тебе не Изотовка, где из трёхсот тысяч жителей дай бог если пятьдесят

имеют это слово в активном словаре», – подумалось ему тогда. – И здесь, пожалуйста,

«эмпирически»! Надо же! Класс!

«Возьмите вы от головы до пяток, на всех московских есть особый отпечаток» – эта фраза

Фамусова в миллионный раз всплыла в его памяти. – Всё-таки молодец ты, Савченко, что не

малодушничал, не разменивался ни на Донецк, ни на Харьков, а замахнулся тогда на Москву!

Ради такой вот девушки в красивом свитере и с таким лексиконом стоило покорять столицу!

Она тем временем, вылавливая вишни с косточками из компота, говорила, без стеснения

разглядывая его, как разглядывают сложный чертёж на кульмане:

– Здорово, когда знаешь, о чём думают другие. Вот сидит перед тобой белокурый егерь –