Неформат

какого-то милого животного. Да, ты одушевляешь это странное существо, и жалеешь лишь о том,

что оно не твоё. И ты завидуешь чистой детской завистью тем немногим счастливчикам, которые

свободно берутся рукой за элегантную дверную ручку этого «Москвича», чтобы утопить круглую

кнопку в её основании и, открыв дверь, сесть с восторгом, какой бывает только в детстве, в

красивые дерматиновые формы его сиденья.

«Какой я был тогда зелёный лопух, – с иронией подумал он. – В 23 года воображать себя

мопедом, а красивую женщину – мотоциклом из далёкой, как сказка, Чехословакии. Вот что

значит быть запоздалым девственником – даже фантазии не эротические, а какие-то детские. А

впрочем, не жалею ни о чём. Здорово всё-таки, что моя первая женщина – вот такая». Тот год,

1972-й, вообще получился каким-то вещим. Если задуматься, вся его жизнь, весь маршрут этого

тяжёлого состава, со всеми промежуточными станциями нарисовался тогда, в январе, на склонах

Чегета, где он стыдливо слонялся в одиночестве, неумело раскатывая лыжи до подобия

скольжения, и с кошачьим любопытством поглядывал на красную фигурку на снегу. Он даже

помнил, как выглядел этот снег, на который уже упали тени, подсвеченные морозным багровым

солнцем, что спешно закатывалось за гору. Снег был бело-серебристого цвета, как пепел от

сгоревших углей костра, в котором в детстве с Димычем, Игорем Клопковым и Витькой Иричуком

пекли картошку на втором газоне проспекта Победы. Этот бело-пепельный цвет здорово выглядел

бы в отделке интерьеров «Боинга».

***

Он к тому дню управлялся на лыжах уже неплохо, даже виражи закладывал, умело кидая

тело то влево, то вправо. Потому и увлёкся, потеряв за этими экзерсисами яркую фигурку из виду.

Подумал, что она на базу уже ушла, и решил ещё раз для закрепления навыков, а лучше – для

небольшого куража скатиться от подъёмника до основания склона, за грядой которого

начинались другие, совсем нешуточные трассы, куда ему, с его степным прошлым, лучше не

соваться. Снег уже подмерзал и зло шуршал под кромками лыж, которые не тормозили, а,

наоборот, опасно несли вперёд. И Савченко таки поймал кураж – стремительно и даже с

виражами скатился вниз, едва не завалившись на спину, когда лыжи на секунду взмыли в воздух

на небольшом бугорке. Вот там, где склон уже полого выравнивался, среди миллиона лыжных

следов, нарезанных за день, он вдруг снова увидел эту красную каплю её костюма, совсем не

яркую, а скорее винно-бордовую в наступающих сумерках. Она сидела на снегу, отчего казалась

почему-то больше, чем раньше, при дневном солнце. Одна лыжа валялась в стороне, и он тогда с

одного взгляда почему-то своим геометрическим мышлением представил другую, ту, что на левой

ноге, как основу равнобедренного треугольника по отношению к её телу. Здорово он тогда

заложил вираж рядом с ней! Снегом её не засыпал, но фонтан получился эффектный. За такой

вираж можно было простить любой совковый лыжный костюм! Она уже сняла шапочку, или,

может, та слетела во время падения? – и ещё сквозь пелену поднятого им самим снежного

фонтана он мельком увидел её густые, разлетающиеся в стороны чёрные волосы. Она

поворачивалась к нему медленно, как главная героиня в фильмах Феллини. А ещё Савченко видел

такое лицо и такие волосы на одном из полотен в художественной галерее в Таганроге, где был с

родителями на экскурсии прошлой зимой. Та Женщина с картины, конечно, запомнилась ему не

только и не столько лицом, сколько тем, что художник изобразил её в костюме Евы. Тщательно

выписанные женские прелести, которые тогда вызвали волну пошлых шуточек у мужской части

экскурсионной группы, долго потом мучили его по ночам, не давая ему спать и живописуя всякие

непотребства, которым ему так хотелось с ней предаться. Впрочем, таганрогская аналогия осенила

его потом, много позже.

Ему не пришлось изобретать фразу – она сложилась сама собой, и он почему-то шутливо,

без запинки отрапортовал голосом образцового стража порядка:

– Горно-егерская альпийская служба! Сообщите, что произошло? Почему Вы лежите

перпендикулярно лыжам?

Ляля с секундной оторопью посмотрела на него, а потом расхохоталась:

– Как, как? Перпендикулярно? Вы что, из Германии? Немец? Или, скорее, эстонец? Что за

лексикон странный – альпийская служба! Помогите мне лучше встать… Как там у вас?

Вертикально, а не перпендикулярно – на лыжи. У меня нога из крепления выскочила, вот я и

свалилась. Хорошо, что не на склоне, а уже здесь, на выезде. Меня, кстати, Лялей зовут. А под

каким именем числится горный егерь?

Никогда он с такой непринуждённостью не называл своё имя женщине! С ней почему-то

было легко с самой первой минуты, и пока он заново водружал её ботинок в крепление лыжи,

вдохновенно болтал милую чепуху, вполне органично оставаясь в образе гипотетического егеря с

действительно каким-то немецким (а скорее тирольским) складом ума и построением фраз. Ляле

понравилась эта словесная игра, и она, с иронической покорностью следуя за своим нарочито

строгим провожатым и несколько пыхтя от усилий и превозмогаемой усталости, пару раз назвала