В общем, пока он с моим автоматом занимался, мы с Маришкой рюкзак упаковали.
– Я вот только не очень-то поняла, куда мы идем, – тихо шепнула мне Маришка. Она, кажется, тоже побаивалась нашего нового друга. Но Иван ее услышал.
– Пока подальше отсюда! – ответил. – А там посмотрим. Или что, есть желание искупаться еще раз?
Ну тут Маришка совсем замолчала и больше уже не разговаривала. А потом он еще пистолет осмотрел и сказал, что это очень мощное оружие, «ГШ-18» называется. И еще раз запретил его Маришке давать.
А потом я увидел, как военные собираются. Только что вроде бы автомат разобранным лежал, раз-два! – и он его уже мне протягивает. А потом минуты не прошло, а он уже снова форму влажную на себя надел и всякие причиндалы напялил: разгрузку – это сумки такие специальные для патронов, ножны. Ремни подтянул, все проверил, «Сайгу» в руки взял и вот уже к бою готов.
Я на нас с Маришкой посмотрел и только головой покачал: ну и видок! Маришка в термобелье утонула, как заправский рэппер, гачи и рукава закатала, чтобы не мешали, но тельник ей все равно почти как платье! Я ей еще куртку свою отдал, чтобы не замерзла. Сам – в одном термобелье, штаны того и гляди свалятся! Пришлось их ремнем подвязать. С одной стороны кобура с пистолетом висит, на боку автомат болтается, за спиной рюкзак. Второй магазин пришлось положить в боковой карман рюкзака. Носки и ботинки пришлось мокрые надевать, Иван сказал, что так они быстрее высохнут. А еще он каску с фонариком из своего бездонного рюкзака достал и Маришке на голову нахлобучил. Для безопасности. Мне тоже фонарь дал. А потом и говорит:
– Иди первый, я догоню!
Ну вздохнул я, фонарик на лоб напялил, включил, Маришке кивнул да в темноту пошел. А пещера дальше сузилась, и метров через тридцать налево повернула, а потом потолок стал таким низким, что пришлось идти пригнувшись. Маришка за мной шла и то и дело головой о потолок стукалась, а я старался голову беречь, рукой макушку прикрывал. А метров через пятьдесят нас Иван догнал и сзади пошел. Честно говоря, мне с ним поговорить хотелось, но никакой возможности не было. Да, наверное, и вести себя надо было потише, мало ли кто здесь мог обитать, но так-то, в принципе, мне не привыкать: что в Москве подземелье, что здесь подземелье, разница невелика. Но все равно жутко. Даже не понятно почему. Быть может, от того, что тихо: ни шума тебе от автомобилей, ни звуков от метро. Тишина, только иногда где-то вроде вода капает, и все. А стены у пещеры шершавые и холодно очень. И что самое неприятное, пол вниз уходит, а нам-то вверх надо, а потом я и вовсе в стенку уперся, смотрю: а под ногами черный лаз, вниз идет.
Ну я остановился, подождал, когда Маришка и Иван подойдут, и спрашиваю:
– А ты, Иван, когда сюда на парашюте спускался, видел, на сколько метров мы провалились?
Он плечами пожал, из-за фонарика выражение лица не видно.
– Не знаю, – говорит, – метров двести пятьдесят – триста.
Мне только присвистнуть оставалось. А он продолжает:
– Вы тут, это… не пугайтесь, если рванет, я там мину оставил. Есть надежда, что вход завалит или вода сюда медленнее поступать будет.
А тут Маришка не выдержала и говорит так ядовито:
– А надежды на то, что тут вообще все обвалится, у вас нет?
А он и говорит:
– Есть! Тогда стразу все и отмучаемся, поняла? – и локтем ее в сторону отодвинул, сам к лазу протиснулся, присел, светанул на нас снизу фонарем:
– Ни у кого, – говорит, – клаустрофобии нет?
Я аж фыркнул от возмущения. А он и продолжает:
– Ну тогда я первый пойду. Как спущусь, стукну. Потом Марина пойдет. Ты, Санек, давай замыкающим. Если девчонка твоя не удержится, я хоть поймаю ее, – и ногами вперед протиснулся в лаз. А лаз этот для него, может, и узкий, а нам в враспорочку слезать придется. И прав он тут, Маришка в этом деле дилетант. Но это я так думал. Давай я ей объяснить, че делать, да как в колодце двигаться, а она только фыркнула, меня отстранила и следом за Иваном в лаз навострилась лезть. Я ее за руку схватил.
– Куда? – говорю, – а вдруг там тупик? Подожди.
А она и говорит:
– А если там, Шурыч, тупик, то все равно мы трупы! Или ты хочешь на крыше того теремка на двухсотметровой глубине болтаться? – и в лаз соскользнула.
Ну я решил подождать немного, а потом думаю, че ждать-то? Когда мне на голову Иванов фугас упадет, что ли? Ну и тоже следом полез.
А лаз узкий и длинный оказался, метров, наверное, пятнадцать, хорошо, что уступов было много, но песка тоже много, и песок вниз сыпется. Мой – Маришке за шиворот, а Маришкин – Ивану. Короче, спустились мы вниз, а он уже там нас ждет. Злой. Песок отряхивает.
– Еще раз, – говорит, – так сделаете, по зубам получите. Оба причем.
А Маришка сразу же спросила, хоть и сама от песка отфыркивалась:
– А может, нас лучше сразу расстрелять?
А он в ответ:
– Отставить разговорчики! Расстрелять успею, пока буду перевоспитывать. Поняли?
А я в ответ молчу. Че спорить-то, раз так по-дурацки получилось? А Иван продолжает: