Варенцов остервенело оглянулся, чтобы осадить наглеца, да так и замер с открытым ртом, лицо его мгновенно вытянулось и приобрело задумчиво-тупое выражение. Бывалые воины, располагавшиеся вокруг своего командира, вскакивали, растерянно ощупывая себя, оглядываясь и титаническим напряжением мысли силясь сообразить, что же произошло. Всё их снаряжение бесследно исчезло: и штурмовые автоматы с уже заряжёнными подствольниками, и солидный запасной боекомплект, и гранаты, удобно размещённые в легкодоступных местах, и десантные ножи, притороченные у кого к поясу, у кого к бедру, а у кого и к голени. Улетучился даже белый камуфляж, оставив своих владельцев в стандартном военном обмундировании, то есть, рассуждая применительно к обстановке, в чём мать родила. Остались лишь плоские коробки раций у тех, у кого они были.
Видимо, у остальных групп дела обстояли не лучше, потому что из заснеженных зарослей послышались сначала шум и треск, потом отборные ругательства, а следом за ними рассерженные крики командиров. Варенцов медленно поднялся, обуреваемый противоречивыми чувствами — растерянностью и одновременно гневом — перед ним во всей неприкрытой наготе воссияла истина, которую намедни пытался донести до него полковник Прошин: воевать с этими жуткими клоунами обычными способами и средствами означало заранее обречь себя на поражение. Основные преимущества — внезапность и эффективное наступательное вооружение — были напрочь утеряны, следовательно, операция наполовину провалена. Но ещё не до конца.
Варенцов скрипнул зубами, коротко рыкнул в рацию: «Оставаться всем на местах!» и рванулся к оставленной под прикрытием тайги технике. В какие-то секунды добравшись до неё, он обнаружил ничуть не менее душераздирающее зрелище. На БТРах оружие вообще отсутствовало как класс, будто его там никогда и не было, а длинные стволы танковых пушек походили на огарки свеч, с такими же наплывами и потёками, только в отличие от желтизны воска цвет их являл собой весь спектр побежалости, словно чудовищное горнило ядерного распада слегка коснулась их своим краем, обойдя вниманием сами корпуса машин. Экипажи, слава Богу, целые и невредимые, хаотично бродили рядом, на лицах их застыло выражение потрясения и крайней озадаченности.
Майор наконец-то вспомнил о ви-передатчике. Нажав клавишу вызова, он сумрачно глянул на появившееся изображение Прошина и, медленно цедя слова, произнёс:
— Похоже, нас здесь ждали… Мы остались без оружия и техники… Полюбуйтесь, — он развернул аппарат экраном от себя и широко повёл рукой, стараясь охватить как можно больший сектор обзора. — Операция практически провалена… Не в рукопашную же с ними идти…
— Юра, — заверещал динамик, — потяни время… Вертушки на подходе!
— А что я могу? — устало сказал Варенцов, возвращая передатчик в исходное состояние и краем сознания отмечая, что полковник назвал его по имени, значит, здорово припекло. — Бойцы деморализованы…
— Делай хоть что-нибудь! Попытайся разговорить, спой, спляши, выведи своих из леса… Они людей не тронут!
— Ну да, — в интонации майора послышались нотки раздражения. — А вертушки потом шарахнут по нам, по всем! Задача-то у них — сровнять с землёй!
— Юра! Я тебя прошу. Тяни время. Понимаешь? Прошу, не приказываю.
— Есть, — Варенцов нервно отключил связь, глянул на сиротливо топчущихся у покалеченной техники солдат, криво улыбнулся и направился к дожидавшимся его спецназовцам. Уже на подходе он понял, что ситуация изменилась.
Бойцы сбились в одну большую группу и настороженно смотрели на приближающегося к ним от ворот человека, одетого в растоптанные валенки, рваные ватные штаны, замызганную телогрейку, всю в каких-то ржавых пятнах, и древнюю суконную шапку с ухом, свесившимся набок. Был он небрит и краснорож, в зубах сжимал гигантскую самокрутку, а на носу его чудом держались допотопные круглые очки, дужка коих ещё не отвалилась только благодаря изоленте. Второй, тот самый двойник майора, сложив руки на груди, подпирал изгородь. Не доходя до края опушки нескольких шагов, это чучело остановилось, покачиваясь, и дребезжащим голосом осведомилось:
— Мужики, вы чего тут толпитесь в такую рань? Жабры горят? — он произвёл несколько неуверенных движений, каждый раз промахиваясь мимо кармана, раза с пятого всё-таки попал и извлёк на свет божий огромную бутыль самогона, почти в половину своего роста, явно не способную уместиться внутри ватника. — Дык вот! Есть у нас…
Ряды спецназа дрогнули, по ним пробежал ропот, некоторые перекрестились.
— А-а-а! — скрипнул убогий абориген, заметив сии жесты. — Стало быть, христиане среди вас есть? — он тяжко вздохнул и выпустил из самокрутки клуб сизого дыма. — Отчего ж душегубством пробавляетесь? Кореша моего, — кивок в сторону лже-майора, — чуть не извели?..
В это время Варенцов уже пробрался меж податливо уступающих дорогу бойцов и вышел вперёд. Окинув диковинного таёжного обитателя цепким взглядом, он угрюмо спросил:
— Сам-то ты, любезный, кто будешь?