Нечто из Рютте

– А еще тебе палку в виде меча выстругать и палку в виде копья и щит сплести. Плести-то умеешь?

– Плести – дело немудреное, все умеют. А зачем это?

– Чтобы не бездельничал.

– А когда это будет нужно? Завтра, что ли?

– Нет, к воскресной мессе, болван. Конечно же, завтра. Учить тебя буду. Ты ж хотел учиться?

– Хотел… завтра сострогаю.

Ёган замолчал. И Волков молчал.

Слуга вскоре заснул, а вот солдат заснуть уже не смог. В комнате было уже не тепло, а жарко, и от того, что ворочался с боку на бок, рука заныла, и мысли лезли в голову, и воспоминания, и лица, лица… Лица врагов, командиров, подчиненных, лица друзей и их могилы, и девица эта хамоватая, дочь барона. Как вспоминал про нее, так хоть вставай и за меч хватайся. Он и вставал, подходил к узкому окну, смотрел в темноту. Теплый ветер заносил в окно морось. Ёган храпел. Где-то далеко завыл волк, тут же в деревне ответила лаем собака, затем другая, и еще одна совсем рядом с замком, и сразу дружно, хором, отозвались собаки из псарни барона. Но, видимо, разбудили псаря, тот их успокоил, а Ёган все храпел. Солдат подошел к нему и пнул в ногу.

– Чего? – проснулся тот.

– Хватит храпеть, спать не даешь.

– У-у-у… прям как моя жена, – пробурчал слуга, поворачиваясь на бок.

Волков лег, огонь в камине догорел, было тепло.

«Как бы заснуть-то, а то вставать уже скоро, – размышлял он, – главное – не вспоминать эту бабу». И тут где-то совсем рядом заорал первый петух.

«Ну вот, можно уже не ложиться». – Солдат вздохнул.

– Господин, господин, вставайте, ну, завтрак на столе, кони оседланы, стоят, бабки уже, вон, в церкву пошли. Поедем мы сегодня в монастырь? И сержант вас спрашивает.

У аббата было много дел. У солдата тоже, но дела аббата, видимо, были важнее, и поэтому солдат терпеливо ждал, пока тот освободится. Он давно уже передал письмо отца Виталия и сидел в приемной на черной, древней лавке. Наконец тяжелая дверь отворилась, и молодой лысый монах, войдя, произнес:

– Отец Матвей просит вас.

Солдат вошел в большую обеденную залу. Света здесь было немного, потолки черны от копоти, столы и лавки старые, тяжелые. На одном из столов лежали большие листы с планами и чертежами. Рядом сидел немолодой уже монах, на груди которого на простой веревке висел деревянный крест. Монах был почти лыс; встал, улыбнулся, сделал шаг навстречу, подал руку. Совсем не стариковские глаза глядели на солдата пытливо и внимательно. Волков коротко поклонился, взял руку монаха и поцеловал.

– Рад, действительно рад видеть вас, доблестный воин, победитель дезертиров и новый коннетабль Рютте. Отец Виталий пишет о вас в превосходных формах.

– Как бы он меня не переоценил. Он слишком добрый человек.

– Верно, верно, он у нас такой.

– Вы знаете, о чем я хотел вас попросить? – сказал Волков.

– Знаю, – ответил аббат – Но я вам откажу.

Солдат растерялся, даже опешил, он никак не ожидал такого быстрого отказа.

– То есть… Я просто хотел, чтоб в феоде Рютте… я просто хочу в Рютте навести порядок.

– Там не будет порядка, пока сам сеньор и есть беспорядок.

Солдат смотрел на него непонимающе.

– Да, да, сын мой. Ваш наниматель – вздорный пьяница, задира и дуэлянт. Жадный человек, дерущий со своих холопов последнее. – Аббат вздохнул. – Люди его – самые бедные в графстве. Стыдно сказать, но настоятель прихода в Рютте – просто нищий. Вы ведь видели отца Виталия?

– Видел, он мне показался отзывчивым и понимающим.

– Добрейший человек. Он сам чинил крышу в приходе с добрыми людьми, которым ему нечем было заплатить.

– Мне казалось, что моя затея – богоугодное дело, – произнес солдат. – Может, его люди так бедны, потому что нет порядка в земле его?

– Именно, именно. Я звал его приехать поговорить многократно. Он не явился. Я не гордец, я отправился к нему, он меня не принял. Я не гордец, я поехал к нему еще раз, а он демонстративно отбыл на охоту. Он не хотел говорить со мной, потому что знает, что грешен, и не хочет каяться.

– И все-таки, я думаю, хороший аудит улучшит положение людей в феоде.

– И я так думаю. Точно так же, как вы. Но полагаю, что начинать нужно с головы, сын мой. Пусть фон Рютте сам приедет, я хочу, чтобы этот задира поговорил со мной. Просто поговорил.

– Странно, – вздохнул солдат. – А мне один поп рассказывал, что церковь всегда будет поддерживать богоугодные дела, не выставляя предварительных условий.

– Сын мой, – аббат усмехнулся, – строя баталию против кавалерийской атаки, что бы вы раздали своим войнам: мечи или пики?

– Конечно, пики.

– Вы знаете наверняка?

– Конечно. Я сам стоял в таких баталиях.

– А я знаю наверняка, что такое богоугодное дело, и я бы дал вам четырех грамотных и знающих толк в хозяйстве братьев. Несмотря на то что я затеял большую стройку и они мне самому очень нужны. Но пока барон не приедет, я вам их не дам.

– Я поговорю с бароном.

– Поговорите-поговорите, но не думаю, что у вас получился. Барон упрямее, чем любой баран в графстве.

Солдат посмотрел пристально и произнес:

– Мне кажется, вы его не очень любите.