И тут даже он понял, что переборщил. Он замолчал. Все это происходило в донжоне, переполненном людьми. Здесь были и стражники, и дворовые. Люди собирались, чтобы посмотреть на скандал, и все слышали слова юного Гирша. Теперь они ожидали, что будет. Если бы все это было сказано наедине, возможно, Гиршу еще сошло с рук, он отделался бы парой оплеух и двумя-тремя ударами палки, но теперь так просто закончить дело Волков уже не мог. Солдат указал на Гирша пальцем и произнес:
– Стража, взять его.
Повторять было не нужно. Двое стражников тут же вскочили из-за стола, схватили мальчишку, выломали его руку, согнули. Возница, что привез Гирша, попытался было вступиться за господина, но еще один стражник немилосердно ударил его древком копья в лицо, и тот свалился на пол.
– Гой, вор, свиноед, – кряхтел Гирш, когда стражники крутили ему руки.
– Сержант, у тебя кнут готов? – спросил Волков.
– Как всегда, господин, – отвечал сержант Удо.
– Десять раз ему будет мало, давай пятнадцать, на площади.
– Ублюдок! – завизжал Гирш.
– Двадцать, – добавил Волков. – А гавкнешь еще что-нибудь – получишь клеймо на морду.
Гирш пытался посмотреть на солдата и, увидев его ледяное лицо, понял, что тот не шутит, и больше ничего не сказал. Сержант и стражники выволокли мальчишку из донжона.
– Может, нужно было его в подвале подержать? Он и успокоился бы, – предложил Крутец. – А так мы с ним строго.
– Мы с ним слишком мягко, – сквозь зубы отвечал солдат. – Надо было ему язык отрезать, но сегодня я очень милосерден. Потому что скоро меня посвятят в рыцари, и я не хочу омрачать праздник дерьмом и кровью этого животного.
– Поздравляю вас, господин коннетабль, – сказал Крутец. – Вся Рютте ждет вашего повышения.
– Раз вся Рютте ждет, – произнес Волков, подумав, – значит, у всей доброй земли Рютте будет праздник. Мы устроим фестиваль для мужиков. Я устрою за свой счет.
– Зачем? – удивился управляющий. – Они вас и так боготворят, вас все любят.
Он не знал, что солдат, возможно, скоро станет не только рыцарем, но и господином Малой Рютте. Если, конечно, барон отдаст Хедвигу за солдата. И Волков хотел, чтобы мужики со всей округи, особенно свободные, знали о нем как о щедром и добром господине. Все это солдат не стал объяснять управляющему, а просто произнес:
– Пара коров на жаркое, пять свиней, два десятка куриц, пуд сыра и пуд колбасы, пять бочек пива и браги, детям пряники, незамужним девкам ленты. Подготовьте все это к следующему воскресенью.
– Господин коннетабль, фестиваль талеров на пять получается, – чуть замялся управляющий. – Сейчас в казне нет денег. Я мужикам за рубку леса дал, кузнецу за скобянку, все деньги на новый трактир идут.
– Вы что, не слышали? Я же сказал – за мой счет.
Глава двадцать третья
Агнес стала много спать. После того как она заглядывала в шар, девочка шла в людскую и, не поев, ложилась спать. Спала долго, могла лечь днем и встать только утром. И ни клопы, ни блохи, что докучали другим, ее не беспокоили. Волков велел ее не трогать, а дворовые не могли понять, зачем коннетаблю эта косоглазая замарашка, ведь работать она не работала, да и для постельных утех вряд ли годилась, уж больно неказиста и костлява была.
Посыпаясь, Агнес долго молилась, потом ела – много и жадно, все, что ни дадут, иногда тихо разговаривала с коннетаблем, который задавал ей только один вопрос: как найти вурдалака?
– Ведьма звала его господином, – говорила Агнес.
– Ты мне это уже рассказывала. А где она сама, знаешь?
– Нет, знаю, что далеко. Не вижу ее и не слышу.
– Ушла, значит, – задумчиво произнес солдат, – может, и господин ее ушел?
– Может, – пожала плечами Агнес.
Волков видел, что почему-то девочка не любит рассказывать о том, что видела в шаре. Каждое слово приходилось тянуть из нее клещами. Наверное, потому что девочка стеснялась, поэтому он и не позволял никому присутствовать при этих разговорах, кроме монаха. А монах сидел рядом и слушал. Он всегда молчал, когда коннетабль говорил с Агнес. А на этот раз он произнес:
– Значит, мы больше никого не знаем, кто мог бы указать, где прячется вурдалак?
– Я не знаю, – сказала Агнес, – шар не показывает.
– А как же вы узнали про ведьму до того, как к нам попал шар? – продолжал спрашивать монах.
– Сыч видел, как ее сынок принес письмо трактирщику, а трактирщик написал письмо в замок. Видимо, к молодой госпоже.
– А шар не говорит о госпоже Хедвиге ничего? – не отставал брат Ипполит.
– Говорит, – недовольно ответила Агнес. – Говорит, что наш коннетабль мечтает о ее заднице.
– Что? – Волков нахмурился и глянул на девочку.
– Стекло говорит, что вы и во сне, и наяву алчете госпожу Хедвигу, – сказала Агнес.
– Прикуси-ка язык, – велел Волков. – Разговорилась.
– А еще что шар показал про нее? – продолжал монах.
– Больше ничего, – ответила девочка.
– Я не алчу госпожу Хедвигу, – сказал солдат.
– Мне и монаху можете врать, – резонно заметила Агнес. – Да и себе можете врать, а вот стеклу вы не соврете! Вы о ней все время думаете. И про приданое думаете. У вас все мысли только, что мертвеца поймать и на ней жениться.