Зина лежала на диване закрыв глаза. Она пришла в себя несколько минут назад и попросила мать не вызывать врача. Полина конечно настаивала:
— Дочка, я не знаю сколько ты там пролежала и от чего это случилось.
— Мама, — ответила Зина, — мне с утра было нехорошо, наверное давление.
Полина присела на край дивана:
— Зина, я не уверена, что ты говоришь мне правду.
Зина отвернулась, ей не хотелось дискуссии:
— Мама, это простое недомогание.
— Зина, кто из нас проработал всю жизнь в суде и с преступниками — ты или я? Мне прекрасно видно, когда ты врешь. Потому, рассказывай.
Зина сглотнула:
— Я не вру.
— Хорошо, — ответила Полина, — раз ты не хочешь сама все сказать, я вычислю что и как самостоятельно, без твоей помощи.
Зина молча повернулась к спинке дивана, ее глаза дрожали, вот–вот заплачет:
— Ты вырубилась около почтового ящика, значит ты проверяла его содержимое. Я отметаю возможность того, что ты спускалась пешком, так как никогда такого за тобой не водилось, да и ты бы сразу сказала что пошла с нашей верхотуры пешком и упала в обморок от усталости. Тогда бы я вызвала тебе психиатра и была бы права. В руке у тебя был ключ от ящика — это снова указывает на то, что причина потрясения была в ящике. Ну и главное, — Полина показала Зине свою находку — наушники и флешка–плеер, — он был подвешен на площадке на оконный крюк. Я проверила — там одна песня и настроено на воспроизведение по кругу. Пока батарейка не сядет.
Зина повернулась к матери:
— Мама, оставь меня в покое.
— Ну уж дудки, ты меня дослушаешь, Зинуля, — песня играла старая. Я даже ее слышала. Тебе сказать кому она нравилась?
— Замолчи.
— Я замолчу если ты честно признаешься мне в том, из–за чего ты упала в обморок. Что было в почтовом ящике.
Зина опустила руку в карман и достала конверт, передала его Полине. Гнидова вскрыла конверт, достала камень, прочитала надпись на клапане:
— И что? Он действительно четвертый?
— Да. Третий я получила в день смерти Натальи Борисовны.
Полина ахнула:
— И ты молчала?