Небываемое бывает

Не комично ли, что просвещение бросились спасать актеры, представители самой застойной области культуры[1]? Или театральным деятелям уже нечего делать в своей сфере? Может, они действуют по старому принципу «неумеющий учит»? Почему в самом главном деле страны не слышно также голоса боевого генерала В. Слюсаря, Героя Советского Союза, начальника Высшего военного командного воздушно-десантного училища в Рязани? Это учебное заведение сегодня, как уже говорилось выше, едва ли не самое популярное среди молодежи. Оно давно побило все рекорды заявлений на одно место. В прошлом году их было 26 на место. Отсеивались даже суворовцы и медалисты. Ребята, не прошедшие конкурс, роют, говорят, землянки на опушках леса за городом и живут в надежде на чудо-вакансию. Этот социально-психологический сдвиг громадной силы просмотрен кривым взглядом нашего дрыг-телевидения. Стрелка вновь качнулась к здоровью и патриотизму. Почему не слышно голоса адмирала Егора Томко, Героя Советского Союза, начальника Ленинградского высшего военно-морского училища подводного плавания? До каких пор мы, расползаясь, одно не будем останавливать, а другому позволять совершаться? Демократия требует большей воли и разума, чем любой другой строй, а не потакания разложению.

Отчего телевидение и газеты поощряют не то, что нас всех роднит и сплачивает в стране, а, более того, что разъединяет, разобщает, расщепляет? Может ли победить созидательная перестройка, если мы не создадим особый общественный комитет по контролю телевидения? Почему в Англии нашлись здоровые силы и создали комитет, который беспощадно вырезает все сцены «порно» и насилия, а мы только-только доползли до помоев «маленьких вер» в разгар эпидемии СПИДа? Не будет конца одичанию, сиротству, пьянству и бесхозяйственности, пока на первое место не будет поставлена совесть, а потом образование, пока из всех школ не выметут эстраду и визг, и самым первым государственным шагом и самым важным должна быть коренная перестройка телевидения, самой застойной, неумелой и некультурной структуры нашего общества. В мире нет ни одного государства с подобной патологической ситуацией. На экране перед лицом всей страны представители тех, кто защищает ценой жизни державу, совместно с руководством Академии педагогических наук при участии общественности обязаны дать новое направление воспитанию.

Дети из школы идут домой. Солдаты из армии спешат домой. Люди с заводов и фабрик, полей и из учреждений торопятся вечером к теплым очагам домой, в семью. И школа, и вооруженные силы, и держава держатся на семье. После бессловесной давки в транспорте, раздраженной беготни по магазинам, после отчужденной толпы сограждан и угрюмых продавцов мы добираемся до родного порога. Но и здесь нас не ждет покой. Газеты, телеэкран и радио полны недовольства, двусмысленных разоблачений, торопливого нагромождения проблем, непродуманных суждений, безапелляционных советов, подсчетов взаимных барышей писателей, и все это на фоне псевдореволюций — «сексуальных», «научных», «зеленых», «технических» и доброго десятка других. Хотя никаких революций нет и в помине. Идет поступательное развитие технологий. С застойных времен пускают в оборот несколько словосочетаний вроде «опережающее развитие» или «трудовое воспитание» («воспитание трудом», может быть), а «трудовое воспитание» — нерусская бессмыслица вроде «педагогики сотрудничества» или «парка культуры». Затем эти словосочетания незаметно вкрадываются в речи ответственных лиц и приобретают каноническую номенклатуру. Так печать становится главной фабрикой бюрократического жаргона, загрязняющего сознание и усиливающего путаницу и панику в обществе.

На Западе этот грохот, шум и децибелы нужны, чтобы под шумок сбыть товар. Зачем нам в сознательной перестройке весь этот взвинченный тон, мутный поток полуистин на плохом русском языке, и кто его поддерживает под видом гласности? Особенно разрушительным нападкам подвергаются основные устои державы — семья, школа и армия. Даже самые благородные человеческие качества можно подстегиванием довести до своей противоположности. Исконно русскую совестливость и самокритичность, педалируя, можно переродить у иных в угрюмое недовольство собой, у других — в мучительное самокопание, а у третьих, сдобрив алкоголем, довести до того, что Кант назвал «сладострастным самоосквернением». Незаметно это становится господствующим настроением общества и литературы.