Небо, полное звезд

Все школьники напуганы, поэтому молчат о фотографии. «Десятиклассница умерла от переохлаждения ночью в лесу», – и никому не интересно, зачем она туда пошла.

Отсо спрашивал, но у меня не хватило духу признаться. Оливия была готова бежать куда угодно, лишь бы не видеть всех нас – глумящихся, диких и жестоких. Она шла туда, где могла слышать голос своей матери. Шла, пока не заблудилась, а потом… просто уснула в объятиях столь любимой ею природы.

Я прошу у нее прощения, поднимаюсь с земли, иду домой и мысленно уговариваю себя: «В этом нет твоей вины. Каждый может потеряться в лесу и замерзнуть. Это просто стечение обстоятельств».

Но все вокруг знают, что это не так.

На первом же уроке в школе мне подставляют подножку, когда я выхожу к доске.

Эмилия противно хихикает, ей вторят подружки, а учитель призывает класс к спокойствию. Я поднимаюсь с колен, отряхиваюсь и делаю вид, что ничего не произошло.

Кай больше не разговаривает со мной, даже не смотрит в мою сторону. В его мире после смерти Оливии не произошло никаких изменений, а того, кто напоминает ему о досадной шалости, приведшей к гибели одноклассницы, – то есть меня, парень предпочитает не замечать.

– Это правда, о чем судачат в школе? – спрашивает Софья, встречая меня на пороге дома.

– О чем ты? – не глядя на нее, уточняю я.

Мне в последнее время все чаще приходится смотреть в пол, чтобы не видеть осуждающих взглядов.

– О том, что ты показала всем какое-то фото Оливии.

– Какое фото?

Мысленно я радуюсь. Значит, оно не успело разлететься по всей школе.

Она читает ответ в моих глазах и отшатывается.

– О боже, это правда… – распахиваются глаза сестры.

– Она же не повесилась, не наглоталась таблеток, при чем здесь я? – Огрызаться – это все, на что у меня теперь хватает сил. – Что ты вылупилась, будто застала меня с окровавленным ножом? Я никого не убивала!

Ухожу в свою комнату и запираюсь.

Мне плевать, если она расскажет маме или прокричит об этом на весь мир. Мне хочется закрыться, хочу, чтобы меня не трогали. Я и сама знаю, что виновата! Почему всем надо об этом напоминать?!

Но от осуждающих взглядов никуда не деться: теперь и школьные подруги шарахаются от меня, словно от чумной. Отворачиваются, делают вид, что не слышат, садятся подальше.

Аппетита у меня нет, но я все же прихожу вместе со всеми на обед и застаю на своем месте в столовой бардак и гору мусора: кожуру от банана, фантики от шоколада, коробочки от сока. По скамейке толстым слоем размазано картофельное пюре. А вернувшись в класс, я нахожу свою сумку в мусорном ведре. Вынимаю, вешаю на плечо и убегаю.

Всю ночь прорыдав в подушку, я решаю быть сильной. Никакой бойкот меня не сломит. В конце-то концов, это вина Кая: именно он распространил снимок Оливии в классном чате. И, кстати, я все еще помню, что это была идея гадкой Эмилии.

Прихожу в школу, уверенная в том, что поставлю на место их всех.

Первые уроки проходят тихо, и мне почти удается поверить в то, что все позади, но, вернувшись с физкультуры, замечаю, что кто-то сорвал мою форму с крючка и истоптал. Мне приходится задержаться в туалете, чтобы отмыть пятна, пыль и следы кроссовок с сарафана. Именно тогда я и вижу надпись в одной из кабинок: «Романова – тварь!», а в следующей еще одну: «Романова – тупая шлюха».

Они написаны помадой, поэтому мне приходит в голову мысль о том, чтобы избавиться от них по-быстрому. Приходится отмотать больше туалетной бумаги и размазать буквы по стене. Совсем оттереть надписи не получается, но жирные красные пятна все же лучше моей фамилии рядом с ругательствами.

Когда я вхожу в класс, ребята тихо хихикают. Они сверлят меня взглядами, когда я иду между рядами, и это точно не предвещает ничего хорошего. Перед тем как сесть, натыкаюсь на взгляд Кая. «Ты все это заслужила», – говорит он. И мне вдруг становится обидно: а разве он подобного не заслужил?!

Я опускаюсь на стул и вдруг понимаю, отчего все так оживились. Хихиканье переходит в заливистый хохот, все ждут, что я вскочу и понесусь в туалет, но этого не происходит. Даже поняв, что села на что-то мокрое, я продолжаю сидеть, напряженно глядя на доску. У меня нет выхода. Нельзя выбегать из класса под всеобщий смех – это позор.

Не знаю, что они налили мне на стул: воду или краску, но доставить им удовольствие поиздеваться над своей мокрой задницей я не могу.

Дождавшись звонка, начинаю медленно собирать свои вещи. Встаю только тогда, когда одноклассники теряют ко мне интерес и покидают класс. Выждав несколько минут, я быстро забрасываю сумку на плечо и бросаюсь к выходу.

Там-то девочки и встречают меня почетным коридором, выстроившись в два ряда. Они скалятся, точно гиены, хохочут и показывают на меня пальцами.

– Зассыха! – смеется Эмилия, морщась, будто может подхватить от меня заразу.

Я прохожу, задевая ее плечом.

И вот тут-то все и начинается.

Она толкает меня, а Кристина сдергивает сумку с моего плеча. Книжки сыплются на пол. Я пытаюсь собрать их, но девочки набрасываются толпой: выбивают учебники из моих рук, толкают. Я пытаюсь подобрать их снова, но они толкают меня опять и опять.