Небо над Дарджилингом

Однако со временем тяготы и лишения первых плантаторов забылись. И в тот день, когда открытая повозка с Хеленой, Яном, Моханом Тайидом и Джейсоном катилась по Моллу – главной улице Дарджилинга, трудно было представить себе, как выглядели раньше покрытые благоухающими чайными садами холмы вокруг города. При всем своем благосостоянии Дарджилингу не хватало роскоши и элегантности других hill stations. Он оставался большой деревней, приспособленной к тяжелой жизни плантаторов, и даже внешне походил на поселение местных горцев.

Достигнув Чоуврасты – самой высокой точки города, откуда сквозь филигранный узор березовой рощи открывался вид на темно-зеленое чайное море, обрамленное зарослями рододендронов, и мерцающие вдали заснеженные хребты гор, Молл уходил в сторону холмов. На этой улице находились отели и банки, почтовые и телеграфные офисы и бесчисленные лавки и магазины. Здесь же высился шпиль церкви Святого Андрея – типичной постройки в англиканско-готическом стиле. Летний сезон еще не наступил, и, пока Калькутта оставалась приемлемым местом для мемсахиб, их детей и прислуги, улицы Дарджилинга оставались пусты, во всяком случае, европейские лица встречались здесь редко.

На платье, доставившем Хелене за день до того столько огорчений, Ясмина была вынуждена срочно перешить несколько крючков. К нему подобрали зелено-белую шляпку и гармонирующий с ней по цвету изящный зонтик. От внимания Хелены не ускользнуло, какими хмурыми взглядами провожали их повозку женщины в простых хлопковых юбках, как мрачно приветствовали их мужчины в пробковых шляпах, просторных белых штанах и рубахах – традиционной одежде плантаторов. Но Яна, небрежно откинувшегося на спинку сиденья, в элегантном светло-сером костюме и с непокрытой головой, это, похоже, только забавляло.

– Похоже, нас здесь не очень-то любят, – заметила наконец Хелена.

– Пожалуй, можно сказать и так, – отвечал Ян, с вызовом разглядывающий лица прохожих, пока те, набычившись и еле сдерживая гнев, не опускали глаза. – Но мне до их любви нет никакого дела. Я предпочитаю, чтобы меня здесь уважали, и, поверь, этого я добился.

– Но разве одно противоречит другому?

– В моем случае, да. – Ян покачал головой. – У меня самые большие плантации и самый лучший в Дарджилинге чай, и я не стыжусь этого. Я горжусь этим и не считаю нужным скрывать свои чувства.

Две барышни в полосатых хлопковых платьях коротко взглянули на них и, перешептываясь, склонили друг к другу шляпки. По спине Хелены пробежала неприятная дрожь.

– Они забыли, что я начинал так же, как все, – сдвинув брови, продолжал Невилл. – Что так же вместе со своими людьми прорубался сквозь джунгли, выкорчевывая дерево за деревом, разгоняя тигров, змей и насекомых, что так же своими руками посадил в землю первые чайные кусты. Зато они помнят, что я был здесь первым частным землевладельцем, что до меня лишь государственные компании имели право держать здесь плантации. Да, я сумел купить больше земли, чем другие, и нанять большее число работников, и вырастить лучший чай, и этого они простить мне не могут. Вдобавок ко всему я выстроил просторный дом вместо убогого двухкомнатного бунгало и открыто наслаждаюсь плодами своих трудов. Кроме того, я больше плачу работникам и лучше к ним отношусь. Они ведь ставили мне в вину, что я братаюсь с туземцами. – Он весело взглянул на Хелену. – Смертный грех для сахиба! Они только и ждут, когда индусы спалят мою усадьбу, ведь лишь тяжелая рука белого господина и может держать их в подчинении. Они только и надеются, что на неурожай или на вредителей, которые пустят меня по миру, они только и ждут, что я оступлюсь. – Он задумчиво погладил оборку на рукаве платья Хелены. – Только все это напрасно, потому что я никогда не ошибаюсь. И они объясняют это тем, что я продал душу дьяволу.

Хелена удивленно вскинула брови.

– А это правда?

Ян запрокинул голову и рассмеялся.

– Не исключено. – Невилл весело взглянул на Хелену, но в следующий момент его лицо посерьезнело и стало почти мрачным. – Ты ведь знаешь, за все приходится платить.

С легким толчком повозка остановилась, кучер спрыгнул с козел и распахнул дверцу. В следующую секунду Джейсон в серых брюках на красных подтяжках, полосатой рубашке и начищенных до блеска ботинках уже стоял на земле и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал остальных.

– Вот мы и на месте.

Пока Ян помогал Хелене выйти из повозки, Мохан Тайид, многозначительно подмигивая Джейсону, достал ящик с ученическими принадлежностями, поверх которых лежало письмо от ректора пансиона Святого Павла.

Хелена печально смотрела на брата. Он стал ей совсем чужим. Трудно было узнать прежнего Джейсона в этом мускулистом, долговязом, загорелом подростке. Казалось, каждый день, проведенный в Индии, все больше отдалял их друг от друга. Тем не менее Хелена радовалась за мальчика, которого никогда еще не видела таким счастливым и беззаботным.

– Ты идешь?

Голос Яна вывел ее из размышлений. Он улыбался, протягивая ей руку. Хелена подхватила мужа под локоть, и они вместе окунулись в пеструю сутолоку прилегающего к Моллу базара.

Здесь они были единственными европейцами. Вокруг мелькали лица всевозможных оттенков, от золотого до коричневого. Хелена узнала тибетских женщин в красно-синих одеждах, с украшениями из оправленной в серебро бирюзы, непальцев с обветренными лицами. Двое буддистских монахов в красно-желтых одеяниях, с бритыми головами, весело болтая, быстро пересекали площадь.

Хелена обратила внимание на пятна разноцветной краски на стенах домов.

– Что это? – спросила она Яна.

– Праздник холи , – ответил тот. – Увы, мы опоздали. Всего несколько дней назад вся Индия провожала демоницу Холику. В первый вечер праздника на улицах зажигают костры, в которые бросают ее чучела, сделанные из соломы и бамбука. На следующий день начинается основное веселье, и все люди, независимо от касты, бросают друг в друга полные горсти краски. А вечером раздают сладости. Но ничего. – Ян задорно подмигнул жене. – Следующий праздник не за горами. В Индии постоянно что-нибудь отмечается.

Рядом серебряных дел мастера предлагали свой товар – узорчатые кованые браслеты и кольца, разложив его на расстеленной прямо на земле цветной ткани. Продавцы специй взвешивали драгоценные пакетики с желтыми, красными и зелеными, как мох, порошками или протягивали покупателям ярко-желтые узловатые корни имбиря. Ученик сапожника, скрестив ноги по-турецки, протягивал шило между двумя кусочками кожи, пока его мастер стучал молотком по надетому на болванку башмаку. Болтались подвешенные за ноги птичьи тушки. Мясник-мусульманин на глазах у покупателя нарезал куски говядины, в то время как его индуистский коллега ловко разделывал баранью ногу. Торговец фруктами до хрипоты расхваливал свой товар. Откуда-то запахло корицей, кардамоном и сладостями, и Хелена невольно оглянулась на соблазнительный запах.

– Хочешь?

Ян кивнул на шатер, в котором бородатый мужчина, засучив рукава, выуживал из кипящего масла золотистые пончики, в то время как его жена ловкими движениями лепила новые. Желудок Хелены сжался от голода, хотя позавтракала она довольно плотно. Не успела она ответить, Ян уже стоял перед бородачом, шаря в жилетном кармане. Через минуту он вернулся с двумя завернутыми в бумагу пончиками, один из которых протянул жене. Хелена медлила.

– Ну же! – засмеялся Ян. – Не так-то часто забредают сюда мемсахиб. Не лишай народ удовольствия видеть, как ты ешь.

Надкусив пончик, Хелена не смогла сдержать восхищения. Под присыпанной сахарной пудрой хрустящей корочкой обнаружилась кисло-сладкая начинка из фруктов.

–  Пхалер-бора из Бенгалии, – пояснил Невилл и добавил, хитро ухмыляясь: – Я знал, что тебе понравится.

– Куда пойдем? – спросила его Хелена.

– К моему китайскому портному, – ответил Ян. – Почти все европейцы заказывают одежду у модисток с Молла, но меня не устраивают ни их ткани, ни работа. Я невысоко ценю европейский Дарджилинг, душу города почувствуешь лишь здесь, в азиатском квартале.