Небо над Дарджилингом

Мохан пришел в себя. Несколько раз моргнул, осторожно двинул рукой, ощущая в ней ноющую боль, и встал на колени. В голове звенело, но он поднял ее, превозмогая слабость, и взглянул вверх. Над городом плыло желтовато-белое облако, за которым тянулся след тонкой красной пыли. Мохан поперхнулся, закашлялся, он был жив. Рядом кто-то зашевелился. Повернув голову, Мохан увидел Уинстона и только тогда вспомнил, что случилось накануне взрыва. Уинстон застонал. Но Мохан уже озирался, ощупью пробираясь сквозь завесу пыли в поисках остальных. Взгляд его натыкался на обломки камней и груды штукатурки, на плавающие в лужах крови цветные лохмотья и искореженный металл.

Внимание Мохана привлек лоскут хлопчатобумажной ткани, весь грязный и пропитанный кровью. Зеленая вышивка на нем показалась принцу знакомой. Еще не успев понять, где он видел эту вещь, Мохан протянул руку и тут обнаружил два окровавленных мертвых тела. Эмили и Ситара. К горлу подступил ком, и Мохан почувствовал, что задыхается, а потом голову пронзила острая боль, и ему показалось, что он теряет сознание.

Руки и ноги тряслись, но принц продолжил поиски. Яна он нашел под трупом Бабу Саида, которому разворошило спину так, что белели кости позвоночника. Мохан отодвинул мертвеца в сторону и вытащил Яна. Левая рука мальчика кровоточила от плеча до локтя, на лице зияла черная рана. Тем не менее он дышал, он был жив! Мохан осторожно взял бесчувственного племянника на руки и замер, заливаясь слезами. Он оплакивал свою сестру и ее маленькую девочку, он проклинал разрушителя Шиву, а вместе с ним и Вишну, который не защитил их.

Мохан открыл глаза, почувствовав на лице чью-то тень. Перед ним стоял Уинстон, весь в кровоподтеках и покрытый пылью. Он молча смотрел на трупы жены и дочери.

– Уинстон… – прохрипел Мохан пересохшим горлом. – Нам нужно убираться из города.

Будто не слыша его, Невилл принялся шарить за воротом рубахи и, разорвав ткань, вытащил серебряный медальон, подарок Ситары, ее миниатюрный портрет с детьми. Невилл дернул цепочку и сжал вещицу в кулаке, с силой и в то же время бережно, как трепещущее сердце. А потом, не удостоив ни Мохана, ни Яна ни единым взглядом, развернулся и пошел на шум.

– Уинстон… – вот и все, что смог прошептать ему вслед принц.

Хотя внутри у него все кричало: «Вернись, Уинстон! Твой сын жив! Останься, останься, подумай о сыне!»

Мохан еще несколько раз повторил его имя, а потом лишь молча наблюдал, как отдалялся и исчезал в ревущей толпе его названый брат.

Спустя некоторое время Мохан тоже поднялся на ноги. Пошатываясь, взвалил на плечо Яна и направился к толпе, которая двигалась к выходящим на берег воротам.

В прибрежных зарослях камыша Мохан обнаружил оставшуюся без хозяина лошадь, с которой быстро поладил. Придерживая так и не очнувшегося Яна, он повернул коня на юг, в сторону, противоположную движению основного потока беженцев. Приближающиеся с севера англичане вряд ли стали бы тратить время на установление его личности и, скорее всего, приняли бы его за бунтовщика-сипая.

Мохан Тайид понятия не имел, как далеко по стране распространился мятеж. Около полуночи он понял, что движется в юго-западном направлении, в сторону Раджпутаны, и продолжал ехать, не имея в голове ни единой ясной мысли. Он ориентировался по внутреннему компасу, а тот указывал только одно направление – Сурья-Махал.