Небо над Дарджилингом

Когда Уинстон открыл глаза, сквозь арочные окна храма лился голубоватый утренний свет. Затухали последние масляные лампады. Издалека доносился голос муэдзина, призывающий правоверных мусульман на молитву. Уинстону потребовалось несколько секунд, чтобы понять, как он здесь оказался. Воспоминания о событиях минувшей ночи вмиг разогнали остатки сна. Уинстон почувствовал, как после долгого лежания на каменном полу ноют мышцы, и ощутил под боком теплое тело Ситары. В то же время в голове крутились обрывки какого-то приятного сновидения, которое он не мог вспомнить, но от которого на душе у него сделалось светло и радостно. Наконец лицо Уинстона прояснилось, как будто его осенила неожиданная идея, и он потряс за плечо лежавшего рядом Мохана Тайида, который тут же сел, словно до того только делал вид, что спит.

– Сахаранпур, – произнес Уинстон и, встретив удивленный взгляд Мохана, пояснил: – Там живет мой друг, он нам поможет.

Принц недоверчиво посмотрел на англичанина, однако вскоре лицо его просветлело, и он довольно кивнул.

– Наконец-то и ты начинаешь думать.

Лавируя в потоке людей, они направились к крепостной стене. Никто не посмел их остановить, никто не спрашивал об обнаруженных в переулке мертвых раджпутах. Путники еле держались на ногах от усталости, когда вышли за те самые ворота, через которые, полные надежд, за день до того въехали в город. Отзывчивый крестьянин пригласил их в свою запряженную волами повозку. Он направлялся на север, и беглецы с трудом сдерживались от того, чтобы не бросить прощальный взгляд на городские стены, в свете утреннего солнца отливающие медью. Дели, в который они так верили и который стал самым горьким разочарованием в их жизни, навсегда оставался в прошлом.

9

Дорога оказалась тяжелой. Большие участки пути приходилось преодолевать пешком, ночуя под открытым небом. От Багхпата до Кандхлы добирались с караваном верблюдов, где им предложили выспаться в палатке и снабдили новой одеждой. А на следующее утро им удалось, немало переплатив, купить у одного крестьянина дряхлого вола с полуразвалившейся телегой. Путники продолжали двигаться в северном направлении. Здесь, на плодородной равнине между Ямуной и Гангом, среди волнующихся под ветром спелых нив и пышных пастбищ, их убогий вид никому не внушал подозрения. Люди в этих краях были бедны и если не голодали, то зарабатывали не больше, чем было нужно для простого поддержания жизни. На оборванных пришельцев с юга смотрели как на равных и охотно делились с ними молоком, пловом и свежеиспеченными чапати.

Мохан и Уинстон поочередно садились на козлы, а Ситара почти все время спала, свернувшись калачиком под изношенным одеялом. Лишь время от времени Уинстон будил ее, чтобы предложить пару черствых чапати и кружку воды. В последние дни Ситара ощущала свою беременность в полной мере, и причиной тому не в последнюю очередь стала тряска в разваливающейся повозке. Их путь казался бесконечным и все больше напоминал бесцельное блуждание. Они мало говорили и думали и уже ничего не видели перед собой, кроме этой каменистой, в ухабах и рытвинах, дороги на север.

И только когда колеса застучали по главной улице городка ремесленников Сахаранпура, Мохан впервые за несколько дней открыл рот.

– И где ты познакомился с этим…

– Уильямом, – подсказал Уинстон и бросил озабоченный взгляд на Ситару, дремавшую в полусидячем положении и с полуприкрытыми глазами. – Уильямом Джеймсоном. Осенью 1838 года мы с ним приплыли в Калькутту на одном корабле. Он получил место врача в Бенгалии, я направлялся в армию, и мы сразу подружились. В Калькутте он оставался недолго, вскоре был переведен в Канпур, а оттуда в Амбалу. В Сахаранпуре он вот уже два года как содержит ботанический сад. Естественная история всегда была ему ближе, чем медицина.

– И ты уверен, что он нам поможет?

Уинстон пожал плечами.

– Я надеюсь.

Оба снова погрузились в молчание, следуя по дороге, которую указал им сапожник на въезде в город.