Небо и земля. Том 1

За повседневными заботами и тревогами Айями закрутилась как белка в колесе. Когда Айрамир очнулся, она испытала неимоверное облегчение, словно с плеч упал тяжкий груз. Господин А'Веч не подозревал, что противопростудный сбор, им дарованный, заваривался для больного. Настой приносил облегчение, улучшая отхождение мокроты. Ночи теперь стали спокойнее. Айями поила юношу медовой водой, осаждая приступы кашля, и укладывалась спать. И с переводами дело пошло на лад. Имар регулярно справлялся о самочувствии дочки, и Айями отвечала: выздоравливает. Благодарила за неравнодушие и клятвенно заверяла, что догонит переводчиц и наверстает норму.

Имар рассмеялся:

— Аама, я интересуюсь не потому, что меня волнует количество знаков на даганском. Вы выглядите уставшей, и вас что-то беспокоит.

Из сказанного Айями уловила одно. У нее на лбу написано, что она ведет себя подозрительно. Наверное, глаза бегают, и шея непроизвольно вытягивается в сторону даганнов, остановившихся в коридоре у приоткрытой двери и беседующих о местных тюремных удобствах.

— Нет-нет, все беспокойства позади. Дочка идет на поправку, большего и желать нельзя, — заверила Айями поспешно, ни на миг не задумавшись о том, что в словах Имара может скрываться иной смысл.

Зато в предположении соседки об ухаживании господина А'Веча косноязычия не было, и Айями с замиранием сердца ждала, когда второй заместитель вернется в городок. Ей придется смотреть А'Вечу в глаза и благодарить за внимание и участие. И удостовериться, что Эммалиэ ошиблась.

Так и случилось. Почти. Однажды спеша на работу, Айями столкнулась с господином подполковником на крыльце ратуши. По всему видно, он приехал недавно, потому что был одет по-походному и не успел сбрить щетину, делавшую его еще грознее и неприступнее. Заметив Айями, выбросил окурок, встав с перил, и у неё вылетели из головы заранее подготовленные фразы.

— Здравствуйте. Благодарю за мед. Очень вкусный и полезный. Дочка идет на поправку, — сказала она первое, что пришло на ум.

— Хорошая новость, — кивнул А'Веч.

Айями смешалась. Что за напасть? Забылось всё, что она собиралась сказать об обязывающих подарках. Вот всегда речь течет ручейком, а сейчас накатило опустошение.

— Теперь я буду стараться на работе вдвойне… Спасибо вам.

— Рассчитываю, что так и будет.

Затянувшаяся пауза стала апофеозом неловкости. А взгляд господина подполковника… Почему Айями раньше не замечала, как он смотрит? Зато сегодня протерла глаза, умылась, и А'Веч предстал в ином свете.

— Простите, мне пора, — промямлила она и, дождавшись короткого: "Иди", метнулась в спасительное фойе.

Днем он зашел к инженерам, чтобы поздороваться, и заодно заглянул в комнату переводчиц — гладко выбритый и в офицерском мундире. Идеальный. Ни слова не сказал и вышел, зато своим появлением опять взбудоражил Айями. И вечером, выйдя на крыльцо, она заметила А'Веча разговаривающим у машины с сослуживцем. И сразу сбился шаг, и Айями почувствовала себя неуклюжей под пристальным взглядом второго заместителя.

И ночью не спалось, а вздыхалось под ворочанье и скрип диванных пружин.

Во всем виновата Эммалиэ. Зачем она сказала? Придержала бы при себе предположения, и Айями бы бед не знала. Смущалась бы, конечно, и держала дистанцию с А'Вечем, но не вела бы себя как идиотка, узнавшая, что нравится мужчине. И похоже, так оно и есть.

Господин подполковник проявил интерес и пытается ухаживать. Если принять, что Эммалиэ права, ведь у неё немалый житейский опыт, то почему А'Веч не скажет напрямик, предпочитая изобретать поводы для ухаживания? Наверное, потому что он — большой начальник, а не озабоченный юнец. У него в подчинении больше сотни человек, и стыдно становиться перед ними посмешищем. Да и гордость до сих пор помнит о пощечине в машине.

Ну и что? Айями-то какая разница? У неё своя жизнь, у него — своя. Она — амидарейка, он — даганн, который ест острую пищу, пьет кофе с солью или с перцем и курит сигареты с необычным сладковатым запахом.

А Оламирь? Должно быть, они расстались, если господин заместитель обратил внимание на Айями. Переключив интерес на переводчицу, намекнул ей и так, и эдак, а она, непонятливая, не смогла уразуметь суть намеков. Ишь какой скорый. Считает нормальным обхаживать сегодня одну амидарейку, а завтра — другую. А послезавтра — третью?

Забыть о нём! И так забот предостаточно. И опасностей, и риска. И вообще, пора бы заснуть.

Но вместо сна в памяти всплыл вечер в кабинете музыки — так живо, словно это произошло намедни. И вдруг дохнуло дождевой свежестью от окна, а скрип диванных пружин напомнил поскрипывание старого рояля. А язык явственно ощутил вкус вина, заставив Айями машинально облизнуть губы.

Прошло немало времени, прежде чем она уняла накатившее волнение, а сердцебиение вернулось к прежнему ритму. И хоть ругала себя Айями за то, что думы, сделав круговорот, неизменно возвращались к даганскому начальнику, а об одном не вспомнила. О Микасе.

27