Небо для смелых

Быстро распухала старая «амбарная ведомость», которую Птухин подобрал во время тушения пожара на городских хлебных складах. Он радовался каждому вложенному в нее листку, исписанному карандашом мелким, экономным почерком, чувствуя, как постепенно распутывается узел некогда пугавших его уравнений, теорем, формул. Близится тот момент, когда он наконец разделается с этим мистическим числом «пи» и даже с формулами из сокровенно хранимой статьи инженера Бессонова «Потеря мощности авиационного двигателя». Все в ней пока напоминает джунгли, непроходимые и полные неизвестности. А ведь есть же люди, которым понятно, что такое «мощность Е, поглощаемая винтом…». Женя показал статью преподавателю технического класса Косцову.

— Так… понятно… угу… ага, — периодически повторял Косцов, читая ее. Женя радовался: ему сейчас многое прояснится. — Ты знаешь, — виновато протянул Косцов брошюру, — я ведь того… больше практик, а теорию забыл, а точнее сказать, не учил никогда, так что извини… Это, пожалуй, Попов может, у него большое образование, только ты уж сам к нему… Мне неудобно.

Но обратиться к Попову Жене так и не довелось. Нет, он не стеснялся побеспокоить преподавателя, когда можно было что-то узнать, чему-то научиться. Даже наметил сделать это сегодня же после занятий, но неожиданно волнующее известие отвлекло его внимание.

Шло занятие по конструкции планера самолета. Материал хорошо знакомый из практики, поэтому Птухин укрылся за разобранным стабилизатором и открыл журнал «Вестник воздушного флота». Бросился в глаза заголовок, набранный жирным шрифтом: «Небывалая катастрофа!» В статье мелькнула фамилия Аниховского. От предчувствия того, что катастрофа произошла именно с его любимым комиссаром, перехватило дыхание. Прыгая со строчки на строчку, он стремился скорее узнать финал происшествия: «…11 марта 1920 года… с высоты 1600 метров… у «ньюпора» оторвались крылья… упал на электропровода Солдатенковской больницы… самолет вдребезги… летчик сломал ногу…»

Женя сначала даже не понял, что дальше уже пишет сам Аниховский о своих злоключениях. И только когда дошел до слов: «Такое падение на продолжение летного искусства нисколько не повлияло и, как только срастется нога, приступлю к полетам», понял, что комиссар жив.

От радости Женя чуть не закричал: «Жив!» — забыв, что сидит на занятиях. «Значит, врут, когда пишут, что после падения «летчик теряет сердце», то есть смелость. Может, потому, что Аниховский комиссар, коммунист? А что же, у комиссара сердце железное или его нет? И терять нечего? Вот я сам коммунист, полетел бы после такого?»

Женя, несмотря на холод в классе, даже вспотел от таких мыслей.

«Нет, чушь какая-то, при чем здесь коммунист? Просто если здорово любишь самолет, небо — полетишь. Да, я полетел бы опять! Поэтому и Аниховский будет летать!»

Вечером Птухин поделился своими мыслями о переживаниях Аниховского с курсантами. Разгоревшийся спор едва не сорвал консультацию по математике, которую Женя ежедневно получал у своих друзей.

— Ну и упорный же ты, Женька! — восхищался Саша Туржанский, разгадавший, почему Птухин часто напрашивается в наряд по казарме, когда курсанты всеми способами стараются увернуться от этого постылого дежурства.

— Я, Саша, только ночью и усваиваю все, что вы мне днем объясняете. Тихо, никто не дергает, даже Одоров, а днем на практических занятиях мотористов отсыпаюсь. Так сказать, полночный ликбез… Вот думаю, не начать ли мне будить тебя, когда будет оставаться свободное время после повторения пройденного.

— Только попробуй, — предупредил Птухина репетитор. — А я теперь тебе днем стану столько объяснять, что за две ночи не пережуешь, понятно?

— Согласен, пережую. — И, переходя на серьезный тон: — Мне, Саша, спешить надо. Это время, сам понимаешь, для меня сплошная прогазовка на колодках: ресурс вырабатывается, бензин сгорает, а взлета нет и не предвидится. Поэтому я должен наверстать упущенное. Да еще с вашей помощью изучить теорию полета и прочие летные премудрости, чтобы потом выиграть время, когда буду учиться в классе летчиков. А летать буду, можешь не сомневаться.

— А я и не сомневаюсь, лоб у тебя крепкий, выдержит не такие нагрузки.

— Братцы, перехожу на Женькин метод учебы, — вмешался Саша Анисимов, — по крайней мере, ему ночью не снится еда, ведь он спит днем, наевшись.

Вечером после занятий, как обычно, друзья собираются в курилку для обсуждения проблемы питания следующего дня. Адам — неугомонный выдумщик самых невероятных продовольственных операций. Это ему принадлежит идея добывать харчи на завтраки и ужины, не предусмотренные продснабжением, коллективно на барахолке. Поверив в его сообразительность, все пятеро курсантов, живших в одной комнате, без возражений вытряхнули перед ним свои пожитки.