Не злите добрую колдунью!

Школяр прихлебнул дымящееся зелье, напрочь сжег язык и промычал:

– А чего не постудили?! Подуть, что ли, было сложно?

– Зарываешься, – вкрадчиво предупредила я, что готова терпеть его страдашки по большому празднику первого укуса, но только в лимитированном объеме.

– Извините. – Он съежился и осторожно, вытянув губы трубочкой, принялся прихлебывать зелье. – А здоровья не пожелаете?

– Лучше удачи.

Школяр подавился и замер с надутыми щеками, словно старался удержать затычку, сдерживающую безудержный кашель. В этот момент я решила, что слишком слаба нервной системой, чтобы лично следить за исцелением Нильса Баека и подносить ему лекарства. Одно то, что снадобье он все-таки получил, это верх гуманизма по Агате Истван.

Когда мы с ведьмаком, переругиваясь, переливали остатки зелья в высокий флакон с узким горлышком, Нильс начал спускаться со второго этажа. На шее длинным белым шарфом болталась размотанная с укушенного пальца перевязь. Глаза казались совершенно шальными.

На последней ступеньке пострадавший схватился за столбик, улегся на перила и протянул с широченной улыбкой:

– Привет чародеям.

Фентон, сам того не замечая, начал переливать зелье мимо бумажной воронки, воткнутой в узкое горлышко флакона. Не сводя взгляда с очень странного Нильса, я заставила ведьмака поднять край котелка и не тратить уникальное снадобье, которое, вполне вероятно, еще не раз пригодится. Особенно если учитывать любовь школяра к практическим экспериментам.

– Палец совсем не болит! – промямлил он и, нахмурившись, посмотрел на указательный палец левой, а не правой руки. – Он даже зажил. Превосходное зелье! Знаете, от него такая легкость во всем теле.

– Нильс, ты что, пьяный? – осторожно спросила я, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Никогда еще взвар от заражения крови не имел столь чудесного эффекта. Интересно, а от самого заражения он помогал?

– Я трезв как стеклышко. Вон как это стекло! – Школяр указал куда-то в сторону, очевидно, на маленькое окошко в задней двери. Невольно вспомнилось, какое оно заляпанное и пыльное. – Почему вы двое все время ко мне придираетесь? И вообще…

– Что? – тихо спросила я, никак не реагируя на бурный поток откровенности.

– Мне прогуляться надо. – Он нырнул носом вниз, лишь чудом избежав столкновения с полом, едва не снес заднюю дверь и через паузу выкрикнул: – Все хорошо! Я уже поднялся!

– Оно так и должно действовать? – уточнил Фентон, и я покачала головой.

В задумчивом молчании мы посмотрели на котелок с остатками зелья и, не сговариваясь, двинули к раковине. За окном Нильс звал табуретопса и требовал немедленно продемонстрировать навык давать лапу.

– Ты пес или табуретка? – возмущался он.

– Что за зелье ты сварил? – буркнула я ведьмаку.

– Чего ты говорила, то и варил. У твоего школяра молодой здоровый организм. Он справится.

– Нужно забрать этот молодой организм домой, пока он не сбежал и не стал больным, – вздохнула я.

Нильс исчез. Казалось, что только-только мучил испуганного Йосика, теперь от греха подальше засевшего в кустах, но вдруг как сквозь землю провалился. Некоторое время в нарождающихся сумерках мы искали его по огороду и обнаружили под нетронутой ни одним катаклизмом красной бузиной. Школяр сладко спал на травке.

– Нильс, – присев я потрепала его по плечу, – ты простудишься. Вставай!

Он брыкнул ногой, повозился и подложил под щеку трогательно сложенные ладошки.

– Давай я помогу тебе перевалить его на спину, – предложила я ведьмаку.

– Или оставим его здесь. Ночи еще теплые, – недвусмысленно отказался тот переть здорового парня на закорках.

Честно, я считала почти бесчеловечным после всего, что пережил сегодня школяр, оставлять его спать под открытым небом, но тут Нильс захрапел. Во всю молодецкую силу легких.

– Принесу ему плед, чтобы не окоченел, – немедленно решила я.

Под бузиной школяр продрых до середины следующего утра. Помятый и всклокоченный, с красными от похмелья глазами и прилипшей ко лбу травинкой, он ворвался на дом. Я заваривала облепиховый чай в высоком чайнике. В кухне витали уютные запахи апельсиновой цедры и острых пряностей: перца и гвоздики.

– Доброе утро! – крикнула я школяру.

– Издеваетесь?! – рыкнул тот сиплым голосом.

– Еще нет, – искренне удивилась я.

С перекошенной расцарапанной физиономией он заскочил в кухню, тремя шагами оказался рядом со мной и злобно выставил указательный палец. Тот самый, покусанный.

– Вы!

Я перехватила его руку за запястье и проверила рану. Отек спал, следы от зубов умертвия выглядели лучше. Непонятно, чего просветлевший верховный наварил, но бормотуха определенно помогала. Зря вылили действенное средство в раковину.

– Палец почти прошел, – резюмировала я, выпуская руку обалдевшего школяра. – Поздравляю, жить будешь.

Не произнеся больше ни слова, он развернулся и, едва не проламывая ступеньки пятками, взлетел на второй этаж. Некоторое время что-то происходило в спальне, доносилось приглушенное бормотание верховного, судя по всему питавшего надежду поспать до обеда.