Не жизнь, а роман!

Но верно было и то, что Бертран умел признавать свои ошибки, быстро учился и частенько удивлял своею быстрой реакцией на происходящие события, вот только Люси этого словно бы не видела. А Катрин… его милая Катрин принадлежала ему только наполовину. Он делил её с её прошлым, а хотел большего, желал, чтобы было, как прежде, но она улыбалась и ускользала от него, зля, заставляя ненавидеть и любить ещё сильнее.

— Я отлучусь ненадолго, угощайтесь, — Бертран обвёл накрытые столы рукою, показывая, что гостей ждали и позаботились об их удовольствии, а сам поднялся, чтобы найти жену.

Она сидела в кабинете. Его оружие было развешено по стене, разложено на полках, а свободное место теперь занимал стол для бумаг, странные короткие скамьи со спинкой и стоящие вертикально сундуки. Всё придумала Катрин, и надо было признать, что это удобно.

Он влетел в кабинет, не зная, чего ему больше хочется: указать на её непристойное поведение или упрекнуть, что сейчас она чужому рыцарю улыбнулась чаще, чем ему в последнее время! Всё глупо. Он понимает, что смешон, но ему не хватает её любви. Стоя при входе, с плотно сжатыми губами, он был олицетворением праведного гнева! Она же, принарядившаяся для гостей, безмятежно облокотилась локтем на стол и, подперев голову рукой, с грустной улыбкой смотрела на него. Потом протянула к нему руки и едва слышно выдохнула:

— Берт.

Сорвался к ней, не задумываясь, и опустившись на колени, обнял её за бёдра, подставляя голову под ласкающие руки.

— Катрин, зачем ты так со мною?

— Ну что ты придумываешь, — укорила она его, — мы же говорили о том, что нам не нужны враги возле герцога.

— Твои слащавые улыбочки не сгладят положения!

Катя тяжело вздохнула.

Когда Берт сердился на неё, то мог нещадно пройтись по её внешности и манерам, отмечая её зловредно упрямый (неидеальный, не олицетворение нежности) подбородок, колючий (ведьминский) взгляд или рост, как у воина. Она уже не обижалась, так как знала, что привлекательна для него, несмотря на навязываемые каноны красоты, а вот те женщины, что не были похожи на неё, как раз действительно его раздражали.

Получалось, что он должен восхищаться теми дамами, что ему не нравились, а его любимая, видите ли, не эталон! Его бесило, что Катрин не восхищаются, и одновременно он сходил с ума, если кто-то попадал под её чары. В результате в ссорах он всё переворачивал с ног на голову и выплёскивал недовольство на неё. Сейчас её «божественная улыбка» превратилась в «слащавую улыбочку» — и слава Богу, что он на этом остановился.

— Я не дам им больше грабить себя и нам не миновать наветов, — упрямо повторил Берт то, о чём они не раз говорили, а пальчики Катрин приятно массировали голову, и ему уже не хотелось возвращаться к гостям.

— Ну, может всё же показать, что мы умеем считать налоги, а потом что-то подарить? — только что обрётший спокойствие муж, вспыхнул: — Они меня грабили, а я…

Оброк. Мы уже профессионалы и по одежде видим, что время не нашего века, да и лица такие у всех приятные, но суть здесь показана верно.

— Берт, — Катя обхватила его лицо ладонями, — мы не можем сейчас конфликтовать с герцогом, а эти люди его глаза, уши, длани. Я тебе объясняла, что либо мы пока прогибаемся под сборщиков, потихоньку отстаивая свои деньги, либо надо подкармливать близких сюзерену людей, чтобы они защищали нас от кружащих вокруг него шептунов.

— Это всё мерзко.

— Я знаю, мой честный рыцарь, но наш замок ещё не достроен, а воинов даже в полном составе не хватит, чтобы противостоять в открытом конфликте.

— Катрин, я всё сделаю сам, но ты не выходи, а то, клянусь, я убью их всех! Ты мне веришь?

— Верю. Ты человек чести и слова. Верю, что справишься и верю, что всех поубиваешь, — она вновь улыбнулась, а он резко поднялся, подхватил её на руки и целовал до тех пор, пока не почувствовал, что она распалилась в ответ. А потом поставил её на ноги и, с удовлетворением посмотрев на её затуманившийся взгляд, невозмутимо оправил на ней платье, словно являлся чопорной дуэньей.

— Ну, мне пора, — вышел, слыша, как Катрин сердито запыхтела и со злостью чем-то громыхнула.

Настроение у него поднялось. Пусть побуйствует. Он задержался, надеясь, что она ещё как-нибудь проявит своё разочарование его уходом, но услышал только, как она в раздражении проскрежетала по полу тяжеловатым креслом-скамьёй и затихла. Захотелось вернуться, чтобы закончить начатое, но раз решил показать ей, кто тут хозяин положения, то надо держаться!

Внизу Леон с юношеской непосредственностью вещал гостям о неурожае, о бедности земли, о том, что он прекрасно понимает, насколько сложна обязанность сборщиков налогов, так как его отец тоже с трудом выколачивает положенную плату за охрану земель.

Бертран усмехнулся. Когда только его сопляк научился петь соловьём, и ведь как красиво заливает, не поверить невозможно! Гости не верили только потому, что примерно одно и то же слышали в каждой сеньории или феоде[20], но юноша на удивление умело оперировал цифрами, и это их настораживало.