Не жалею, не зову, не плачу...

Пошёл я спать и долго ворочался. Я всё-таки легкомысленный, даже представить не мог, что Волга оценит мои действия как позорные. На самом деле, упустил шанс. Взял бы пистолет, переоделся и с документами сержанта поехал бы, допустим, до Владивостока, там в бухте Золотой рог спокойно сел на корабль и поплыл открывать Америку уже с другой стороны. А куда Пульникова? Благородство обязывает взять его с собой. Но как вдвоём на одну ксиву? Я бы его пристрелил по Джеку Лондону: мустанг не выдержит двоих. Укрылся бы в штате Калифорния, женился на кинозвезде, стал бы миллионером и написал мемуары о своей честной жизни. «Ничто так не похоже на нас, как наше воображение». Есть вариант более серьёзный. До станции Ербинская семь километров, к утру я бы дошёл туда, сел в воинский вагон, у меня красные погоны, пистолет, еду я по оперативной надобности разыскивать — кого? Сбежавшего из мест заключения такого-то. Называю две моих фамилии и три моих статьи. Очень занятно, как я ловил бы самого себя. Поймал бы или нет? Я, такой добросовестный, дисциплинированный, поймал бы обязательно и водворил на место. Я сын своего времени.

В сюжете что-то есть. Не могу спать, ворочаюсь, не забыть бы мне вариант ловить самого себя, потом обдумать. Собственно говоря, я это делаю всю свою сознательную жизнь. Ругаю себя, корю, ни один свой промах не пропускаю. Казню себя сам, но оказывается, недостаточно, трибунал добавляет — вот сижу. Чалюсь. И не рвусь на свободу. Не использовал такую возможность. Очень всё-таки интересно — ловить самого себя. С пистолетом: стой, такой-то, он же такой, руки вверх!

Пульников сладко спал, всхрапывал. Ему одним днём меньше сидеть. Волга, между прочим, взъярился, когда услышал, что Филипп считает дни, — не досидит! Замечено: с теми, кто по-жлобски считает крохи со стола свободы, обязательно что-нибудь приключится.

И приключилось.

3

Поступил больной Матаев, двадцать один год, срок девятнадцать лет по Указу. Принимал его сам Пульников и сразу поставил спорный диагноз — болезнь Банти. Спленомегалия, увеличение селезёнки, застой крови в портальном круге, много жидкости в брюшной полости, надо его срочно брать на стол. Банти так Банти. Мне нравятся именные симптомы, смакую диагнозы по-латыни, тем более, когда вокруг ботают по фене. Вспоминаю ассистентов Окуня Давида Натановича или Хасана Хусаиновича Рахимбаева, доцентов по терапии, — пригодились мне их накачки, хотя не для тюрьмы они меня готовили. Впрочем, как сказать. Где бы ты ни был, на воле, в неволе, среди врагов, среди друзей, на войне или в мирной тишине, всегда и везде нужен хороший лекарь. Терзатели-преподаватели стали ангелами-хранителями. Мне ласкали слух симптомы, диагнозы, названия инструментов, аппаратов. Симптом Пастернацкого — бьёшь по почкам: больно, не больно? Закон Старлинга, сердечная мышца сокращается по принципу: всё или ничего, как в любви — всё или ничего. Или как в тюрьме — вся свобода нужна, а не по частям. Аппарат Рива-Роччи. Музыка имён, поэзия латыни. Per aspera ad astra — через тернии к звёздам.

Взяли Матаева на операцию. Операционным блоком у нас заведует старший лейтенант медслужбы Зазирная, строгая, если не сказать, вредная, как и положено, собственно говоря, сестре операционной. Фронтовичка. Явилась как-то при параде — два ордена Красной звезды, орден Отечественной войны и медали за взятие почти всех столиц Восточной Европы. Сегодня она добрая, поскольку пришёл Вериго давать наркоз. Он предпочитает обыкновенную маску Эсмарха — проволочный каркас, сверху марля, на неё капается эфир, больной засыпает. Я ассистирую, обрабатываю операционное поле по Гроссиху- Филончикову. Пульников говорил, раньше обрабатывали по Гроссиху, теперь добавили Филончикова. До борьбы с космополитами раздражение брюшины называли симптомом Блюмберга, теперь Щеткина-Блюмберга. Со дня на день к фамилии Рентген присандалят Сидорова-Петрова. Пенициллин тоже наши открыли (как сейчас помню) Манассеин и Полотебнов ещё в прошлом веке.