Не верь мне

— Почему она не плакала? — поморщившись, я встала, так и продолжая опираться на его руку. Шумно выдохнула и дотронулась до живота, ощущая, как между ног мгновенно стало влажно. Сунула ноги в уже приготовленные мне тапочки.

— Небольшие проблемы с легкими, — Олег крепче взял меня за руку, всмотрелся в лицо. — Ты в порядке? Уверена, что сможешь идти сама? Может быть, лучше отвезти тебя на кресле?

— Проблемы? — не обращая внимания на вопросы, подняла взгляд и тоже всмотрелась в его лицо, ища хоть что-то, что могло бы успокоить меня.

— Это решаемо, Алина. Легкие не до конца раскрылись, она не могла дышать самостоятельно, но Давид все сделал правильно. Причин для беспокойства больше нет. Твоя дочь дышит сама.

— Моя девочка, — внизу живота продолжало болеть. Ерунда по сравнению с тем, что моя малышка не могла дышать. Всё в порядке… Слова, призванные успокоить, не подействовали. Я должна была увидеть её, убедиться, почувствовать. Так долго я носила её под сердцем, а теперь не могла прикоснуться.

Если я не увижу её — сойду с ума. Мне нужно её увидеть! Нужно!..

— Маленькая моя, — я не смогла сдержать слезы, коснувшись крохотной ладошки дочери. Пальчики были такими маленькими, что щемящее чувство нежности и всепоглощающей любви буквально накрыло меня. Если до сих пор я знала, что буду любить её сильнее всех на свете, понимала это, то теперь… Обрушившаяся на меня лавина была столь огромной, что накрыла с головой. Абсолютная любовь — откровенная, без всяких «но» и «если», без нужды в доказательствах и объяснениях. Любовь матери к своему ребенку.

Дочь спала, подключенная к аппаратам и едва ли не обмотанная трубочками. Крохотная, но невероятно сильная. Я знала это.

— Моя девочка… Как же я тебя ждала.

Слезы крупными каплями покатились по щекам. Подавила рвущийся наружу судорожный всхлип. Меня накрывала истерика. Словно только сейчас, в это самое мгновение, весь ужас случившегося вчера дошел до моего сознания. Весь ужас случившегося и того, что могло случиться. Макс погиб, а вместе с ним погибла девушка. Девушка, которой могла бы оказаться я. Мы. Мы… Это было слишком для одного дня… слишком…

— Ты выбрала имя? — до этого молча стоявший позади, спросил Олег.

Отвечать ему я не хотела, но все же произнесла:

— Яна. Янина.

— Красивое имя для красивой девочки, — услышала в голосе нечто схожее с удовлетворением.

— Хватит, Олег, — покачала головой и, неровно вздохнув, наспех вытерла слёзы. — Хватит, — сдавленно, тихо.

Посмотрела на него мельком и поспешила выйти из палаты, понимая, что остановить слезы я не в силах. Олег вышел следом. Стащив шапочку, прикрывающую мои волосы, я практически наугад пошла вперед, совершенно не помня, где находится моя палата. От слабости меня покачивало, казалось, что, если сейчас я остановлюсь хотя бы на миг, просто упаду. Вот только останавливаться я как раз и не хотела. Вдоль всей стены тянулся поручень, и я придерживалась за него, тщетно пытаясь сообразить, куда мне нужно. Направленный мне в спину взгляд я ощущала кожей, каждой клеткой тела, и от этого эмоционально меня выворачивало ещё сильнее. В этот момент сильнее того, чтобы Олег просто ушел, оставил меня в покое, я хотела только одного — чтобы Янина быстрее поправилась. Чтобы с ней всё было хорошо, и я смогла забрать её из этого пугающего инкубатора.

— Алина, нам нужно поговорить, — нагнав, Олег снова обхватил меня за талию. Раньше звука его голоса я услышала шаги, только поэтому не вздрогнула. Придерживая, Олег повёл меня по коридору, но поручень я так и не отпустила. Как будто эта опора была куда надежнее, чем его руки. Да, куда надежнее…

— Все, что ты мог сказать, ты уже сказал. А мне нечего тебе ответить.

— Ты вывернула мои слова наизнанку, Лина! — теряя терпение, выговорил он.

Я отчётливо разобрала прозвучавшее в его голосе раздражение. На мгновение он сжал руку, комкая ткань халата на моей пояснице, но длилось это недолго. Тут же его ладонь снова мягко легла на моё тело поверх невесомого хлопка. Прикосновение обжигало, клеймило, оставляло невидимый болезненный след. Мазохистка… Именно тепло его ладони не давало мне в очередной раз забыться. «Не верь мне» — единственное откровенное, истинное. Не верь…

— Что было непонятного в «когда Алина родит, я скажу ей, что ребенок умер»?! — усмешка отдалась во мне яростью. Голос звучал глухо, надтреснуто. Мне опять хотелось пить, собственная слабость только усиливала раздражение. — Что тут можно было неправильно понять, Громов?!

Олег толкнул дверь палаты ближайшей от той, где в инкубаторе лежала моя дочь. Стоило догадаться. Люкс со всеми удобствами, включая возможность видеть дочь. Только зачем ему это?!

Громов помог мне дойти до постели, убрал руку. Я наконец перестала чувствовать его обжигающие прикосновения. Только теперь поняла, в каком напряжении находилась, пока он был так близко, что я против воли вдыхала лёгкий аромат его одеколона и запах предательства. Ядовитый запах. Теперь же я словно бы смогла выдохнуть. Опираясь о постель присела, скинула тапочки и аккуратно подняла ноги. Прикрылась одеялом и выговорила: