Перевожу взгляд с омлета на него. Согласна. Сейчас я совсем не пример для подражания и “Анюта” для других — продажная стерва, которой достойна порицания и презрения.
— Что? — Рома вопросительно вскидывает бровь.
— Она чем-то недовольна, — шепчет Наташа.
— Да я понял по ее взгляду, — Рома хмурится. — Слушай, у меня нет с тобой телепатической связи, Анюта. Тебе рот для чего?
Чувствую, как щеки заливает горячий румянец, и в глазах Ромы вспыхивает запоздалое лукавство. Сам не понял, что ляпнул, но доволен моей реакцией. Наташа тоже сидит красная, как спелая помидорка, а Тимур хмыкает, покидая кухню:
— Ром, ты смущаешь соседку Ани.
— Меня зовут Наташа…
— Да мне все равно, — надменно фыркает Тимур
— Грубо, — Наташа обиженно поджимает губы.
— Я запоминаю имена лишь тех, на кого у меня планы отыметь, — он оглядывается с холодной улыбкой. — Так мне тебя запомнить?
Аня бледнеет, а возмущенно оборачиваюсь на Тимура через плечо. Я не поняла. Он решил подкатить яйца к соседке в моем присутствии?
— Ты не в моем вкусе, — он окидывает побледневшую Наташу оценивающим взглядом, — Но почему бы мне для разнообразия не обратить на тебя внимание? как говоришь, тебя зовут?
— Никак, — сдавленно отвечает Наташа.
— Та я и думал, — обнажает зубы в презрительной улыбке и скрывается в прихожей.
— Это у него шутки такие, — Рома смеется и следует за ним.
— Отвратительные шутки, — едва слышно отзываюсь я.
— Согласна, — бурчит Наташа.
Но я понимаю раздражение Тимура. Он надеялся, что утром им удастся еще разочек, а, может, и не один, со мной поразвлекаться, а моя соседка испортила все их планы и спутала карты. Так что, все эти шутки идут от недовольства. Утро обещало быть томным, а на деле все свелось к молчаливому завтраку, к которому я, кстати, так и не притронулась, что, вероятно, тоже не понравилось капризному кулинару. Он ведь так старался.
— Ань, — хрипит Наташа, когда хлопает входная дверь, — во что ты ввязалась.
— В продажные отношения с бывшими одноклассниками, — подхватываю вилку и ковыряюсь в остывшем омлете. — Давай, поговорим о чем-нибудь другом. Например, о том, какая замечательная на улице погода и почему ты так рано вернулась.
— Вы предохранялись?
Поднимаю взгляд и замираю с вилкой у рта. Наташа слабо улыбается и шепчет:
— Поняла, это не мое дело, но… Если тебя втянули в проституцию… — она кутается в джемпер, — ситуации всякие бывают, Ань… В общем, — выдыхает и торопливо проговаривает, — важно думать о контрацепции и не водить клиентов туда, где ты живешь. Как-то так.
Я медленно моргаю и тихо отвечаю:
— Нет, не предохранялись...
Наташа тоже медленно моргает и спрашивает:
— Совсем?
— А можно как-то не совсем предохраняться? — шепотом и в панике уточняю я.
Дожила до двадцати пяти лет и считала себя невероятно разумной девушкой, которая всё на свете знает, а так опростоволосилась. Вот ничего в голове не щелкнула, когда легла в кровать с двумя мужчинами.
— Может, ты таблетки пьешь? — с надеждой тянет Наташа.
— Какие таблетки? Я девственницей была.
У Наташи брови на лоб ползут и глаза вот-вот выпадут и покатятся по столу от изумления. Я тоже, в принципе, готова выронить глаза. Какая я идиотка. Как я могла упустить такой важный момент?!
— И что теперь делать? — у меня руки трясутся.
— В аптеку бежать, а потом в венеричку, но это потом. Или требуй справку, что они чистые.
— А в аптеку зачем? — голос у меня севший и испуганный.
— За волшебной таблеткой, Ань, если не планируешь бебика, — Наташа криво улыбается. — Или планируешь?
Глава 28. Непростое решение
Гипнотизирую белую таблетку в блистере. Рядом лежит длиннющая портянка с инструкцией по применению. Огромный список противопоказаний и побочек после приема. Вот почку брата пожалела, а теперь сама подвергну себя опасности ударной дозой гормонов.
Вот тебе, Аня, и взрослая жизнь, полная серьезных последствий и сложных решений, к которым я не была готова. У меня внутри такое опустошение, что даже сил на самобичевание нет. Я их все истратила в аптеке, когда покупала “волшебные таблеточки”.
Я не знаю, случилось ли зачатие этой ночью или меня пронесло, но у меня такое чувство, что я вот-вот лишу жизни несуществующего ребенка. Это глупо, наивной и нерационально. Вдруг я все-таки залетела?
Если так, то через девять месяцев мог бы родиться новый человек. Да, я не в состояни сейчас ему ничего дать. Я сама как неразумное дитя в двадцать пять лет, но… Это чувство не описать словами. Оно нелогичное и скребущее грудь острыми коготками разочарования. И разочарована я в первую очередь в себе.
— Анюта, — раздается голос Ромы за спиной, и вздрагиваю. — Ты мои ключи не видела?
— Какие ключи, Ром? — шепчу я.
— Обычная связка ключей.
— Нет, не видела.
Я оборачиваюсь. Рома опускается на колени и заглядывает под кровать:
— А вот они.
Какого черта? Я обескуражено до онемения. В комнату заглядывает Наташа и приваливается к косяку, скрестив руки на груди.
— Я только вздремнуть хотела, а он меня подорвал с кровати своим громким стуком. ты бы еще дверь попинал.