Старуха села на кровать ушедшего сына и стала снимать платок.
– Пошлю его свиньям корм задать, так пойдет, не донесет, перевернет всё, кортоплю рассыплет! Сядет и плачет. «Нет у меня, мамо, сил…» Не жилец.
– Он должен поехать в Б., в другую больницу. Может быть, операцию ему сделают…
– Операцию… Шесть поросят народилось. Продавать надо. Перекупщики по тридцать рублей за килограмм дают… Думала, может, Петро напоследок их в город на продажу свезет. А то – «тридцать»… Как зиму жить? Не, не жилец Петро… Так у него и денег нет! Как поехал?!
– Дали ему денег. На дорогу и поесть хватит.
Старуха еще долго сидела в палате, перебирала какие-то тряпицы в своей переметной суме, шелестела мутным целлофаном, сморкалась и что-то приговаривала, но так тихо, что слов было не разобрать. Отдыхала перед нелегкой дорогой в свой пятнадцатый век.
Пошел и я искать заведующего. В пустой ординаторской с продавленным диваном он пил чай из большой красной кружки.
– Вас больные из десятой палаты искали. Не могли в выписках разобраться…
– Да брось ты! Всё они знают! И я, и лечащий им всё объясняли.
– Сами рак не оперируете?
– Да всё мы оперируем! Только не дают нам онкологи добро на такие операции! Резекции при язве – делаем, кишечник – оперируем, а рак – должны в область отправлять. А у них там очереди на полгода! Чаю хочешь?
От чая я отказался и присел на диван.
Заведующий продолжал:
– Мы раньше даже на подлоги шли частенько: знаем, что рак, а пишем – «кровотечение из язвы желудка» и по экстренке берем на операцию. Потом с «простите, извините нас, дураков деревенских!» направляли к онкологам на облучение или химию. Пару раз нарвались на осложнения, наехали комиссии, дали вздрючку. Теперь на рожон стараемся не лезть.
А эти опухоли молочных желез! Операция не полостная, в пределах кожи и мышц, интерн сделает, а НЕЗЯ! Всё «до сэбэ»! Мест вечно нет, очереди в их поликлинике – километровые, и все равно тянут к себе всю онкологию! Так им проще. Всегда есть отмазка: ах, мы перерабатываем, работаем, мол, на износ, ставок не хватает, помещение – маленькое. Прощелыги!
Поэтому и консультировать можно «через губу» после многократных заявок, и больных, что потяжелее, не брать к себе. Тут, между нами, можно и мзду легко слупить за «внеочередную» госпитализацию, за операцию с «особым отношением»… Сам знаешь.
– Так вы бы лицензировались на эти операции! У нас многие больницы в области оперируют онкологию.
– У вас в начальниках – люди! А наши щелкоперы хреновы всего боятся. Сами ничего не делают и другим не дают! А работу с нас требуют. Койки и врачей грозятся сократить! Мол, у вас оперативная активность низкая! А кого оперировать? Только травмированную пьянь да старух с холециститами? Нормальных и молодых в районе совсем не осталось. Да закрывайте! Испугали бабу большим…!
Короче! Ты у нас оперироваться будешь?
– Если можно, то я бы еще подумал. С женой посоветуюсь…
– Советуйся. Может, жена умнее тебя! А то: «Согласен на операцию!» Сам ведь хирург! А о коллегах подумал? Умрешь ты у нас под наркозом и не заметишь под кайфом, как на том свете оказался! А нам – на этом оставаться. Сожрут тут нас с говном за тебя! Это у вас, в статусной больнице, стены двойные, а мы живем, как в аквариуме, и каждый нам – начальник.
Знаешь что? Давай куплю я тебе билет на ночной «скорый» и дуй в свою губернию с ветерком! Не дай бог, помрешь у нас. А операцию я тебе предложил, потому что, как врач, я больному с таким заболеванием, как у тебя, ее должен был предложить. Да и мои охламоны, не предложи я тебе оперироваться, подумали бы: «Забздел шеф коллегу оперировать!» Оно мне надо?
Anamnesis vitae
Ночной разговор с больным коллегой
– Ты мне мозги не компостируй и не темни! Прямо говори: у меня опухоль?!