Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

– Да не надо, доктор, ему выживать! Ему уже приговор вынесен – расстрелять. Его ходатайство о помиловании – отклонено. Хотя можно и отпустить… Родственники растерзанных им девочек его на куски порвут! Тут такое вокруг зоны творилось, когда его к нам привезли! Случай тяжелый? Так напишите, что операцию он не перенесет, и дело с концом! Пойдем к нам (чин брезгливо окинул взглядом убогую ординаторскую), закусим чем бог послал, выпьем! Ну?!

– Зачем тогда меня вызывали? Решили бы все сами, со своими докторами…

– Со своими докторами мы еще поговорим!

Тут в разговор вмешалась Устинья Федоровна. Здоровая такая бабелина. Раньше она работала у нас в общей хирургии. Потом ушла в «зону» и стала у них главной по медицине (не помню, как она у военных называлась):

– Доктор наш все верно сделал! Вы, Сергей Петрович, забыли, как нас всех, а больше всех – вас, дрючили, когда смертник Аист, коньки отбросил?! Это же ЧП по всему министерству – смерть приговоренного к «вышке» на «зоне»! Вся эта мелкая шелупонь мрет пачками, и хоть бы хны! Пишем, пишем, а ни лекарств, ни оборудования… Но не дай бог «смертнику» умереть – комиссиями замучат!

Начальник скис и стал боком, как краб, выбираться из-за стола. Свита тоже зашевелилась.

В дверях полковник остановился и спросил у меня:

– Думаете, если он поправится, он вам спасибо скажет? Когда его здорового на расстрел поведут? Да проклянет он вас! А проклятия смертников – сбываются. Всего хорошего!

С этими словами начальство удалилось.

– Упыри! – прошипела им вослед Устинья.

И, уже обращаясь к вызвавшему меня доктору, весело сказала:

– А тебе, Аркаша, век не аттестоваться! Не примут тебя в ВВ!

Вместе с Устиньей мы пошли в операционную. Юркий зэк-санитар с повадками наркомана принес бахилы и, бережно поместив в них ножища Устиньи, завязал тесемки на ее щиколотках кокетливыми бантиками.

Я его помощь отверг.

– Ну и зря! – хохотнула Устинья. – Он теперь долго переживать будет и думать, чем это он нам не угодил! Знаешь, как они за свое место держатся?! Языком готовы пол в операционной вылизать! Но больше трех месяцев все равно не удерживаются… Тут такие нравы!

Опухоль удалилась очень прилично. Даже кровь не переливали.

В конце операции Устинья сказала:

– Эта опухоль ведь не один год росла?

– Конечно, не один. Лет пять, а то и более.

– Слушай! Так он, может быть, потому и зверствовал так, что у него опухоль в мозгу была? Лобная доля, и все такое…

– Не знаю. Лобники бывают, чаще всего, или тупые и малообщительные, или эйфоричные и дурашливые. До сих пор не встречал я убийц с опухолями лобных долей. Этот – первый.

– Но все-таки… Адвокатам есть тут за что ухватиться.

– Вам теперь – виднее. А как это делается? Приговор есть, помилование отклонено… Кто будет хлопотать, возиться?

Когда мы после операции пришли в ординаторскую, Генрих уже спал, укрытый казенным стеганым халатом. На столе стояли недопитые бутылки со спиртным.

– Ну что – вздрогнем?! – спросила Устинья.

Генрих тут же открыл глаза, поспешно перешел в положение «сидя» и сказал:

– А как же! Наливай!

Водитель разбудил меня уже у подъезда родного дома.

II

Лет через пять вызвали меня на консультацию в туберкулезный диспансер.

– Есть тут у нас такой больной… необычный. Все его боятся. Лечиться не хочет. Нашего невролога послал матом. Его оперировали на головном мозге. Только мы не знаем, что за операция….

Так тараторила молодая докторица провожая меня к палате больного.

В буфете больные «принимали пищу».

– А вот и он! Обедает.

За столиком в одиночестве сидел оперированный мною в тюремной больнице душегуб. Неожиданно он перестал есть, повернул в мою сторону закинутую назад голову с незрячими, почти белыми глазами и, радостно улыбнувшись, сказал:

– А вот и мой доктор! Здравствуйте, П. К.!

Anamnesis vitae

Не дай бог в больнице положить во взрослую женскую палату больного ребенка с матерью! Добрые и чуткие женщины, обитающие в этой палате, протопчут слоновью тропу к кабинету заведующего и главного врача, люто требуя немедленно убрать ребёнка: давление от него повышается, и спать они не могут и т. д. и т. п. Доведут врачей до белого каления, а мамашу больного ребенка – до истерики.

Поэтому, мальчишек после четырёх-пяти годов мы подселяем в мужские палаты: отъявленные алкаши, бичи трогательно ухаживают за детишками. Кстати, они и друг за друга всегда стоят в больнице горой.

Какое сегодня число?