Не только память

Забегая вперед, надо сказать, что к весне приехал архитектор Андреев — отец гостиницы. Он пошел в свой номер на третьем этаже и исчез. Пора было ехать в посольство, газетчики ждали интервью, а Андреева нигде не могли найти. И, только обогнув здание, я случайно углядел вдали под грибком над озером знакомую фигуру. Виктор Семенович не заметил, как я подошел. Он сидел, положив на колени фотоаппарат, и смотрел на шестиэтажную красавицу.

— Любуетесь? — спросил я.

— Нет, не то. Я построил много домов, разных, были лучше, были неудачные. Но сначала я их представлял себе, видел, какие они будут, потом работал. Знаете, очень трудно угадать, что увидишь в жизни, то есть каждый раз, когда я наяву вижу то, что прежде прошло передо мной в десятках вариантов — в эскизах, перспективах, рабочих чертежах, я немного удивляюсь. Вот не предполагал, что буду смотреть на гостиницу с этой точки, что за зданием будут видны вон те большие манговые деревья. И яхты на озере.

Андреев вдруг замолчал. Потом улыбнулся и добавил:

— А все-таки нельзя было так красить опоры. Прибавляют тяжести. Спорил я со строителями, но пришлось тогда уехать, и они сделали по-своему. Мы, архитекторы, без строителей жить не можем, строители, что бы они ни говорили, тоже без нас вряд ли обойдутся. А вот всю жизнь ругаемся.

И я очень в этот день завидовал архитектору Андрееву. Пусть неудачно покрашены опоры. Столицу Бирмы украшает здание, которое придумали и сделали Виктор Семенович и его друзья — архитекторы, конструкторы, строители.

* * *

Еще несколько километров — и аэропорт Мингаладон. С этой точки начинается знакомство с Бирмой, и именно тут, когда открывается дверь самолета и, шагнув на ступеньку лестницы, впервые вдыхаешь тяжелый с непривычки, густой бирманский воздух, ты говоришь ей: «Здравствуй».

А поле аэродрома и здание аэропорта хоть современны, хороши, но в общем безлики. Над аэропортами всего мира висит какое-то проклятие одинаковости. Наверно, это потому, что самолеты делают одно и то же, куда бы они ни прилетали. Сначала самолет наклоняется, и навстречу ему наклоняется земля и показывает одинаковые сверху крыши домов. Потом он долго катится по бетонным дорожкам — будь то Рангун, Дели или Аддис-Абеба, затем на его пути появляется бесстрашный человек с флажками в руках; самолет бросается на человека, будто хочет изрубить его винтами, но, не доехав трех метров, встанет, взревет моторами и остановится. Приехали.

В первые полчаса ты не очень-то обращаешь внимание на архитектуру аэропорта. Я не говорю про Орли или другие чудеса строительного искусства. Я говорю про такой аэропорт, как Мингаладон, — большой обычный аэропорт. Ты проходишь таможню и иммиграционный контроль, предъявляешь свидетельство о прививках, отвечаешь на вопросы земляков…

Потом осмотришься. Когда сам приедешь в Мингаладон встречать или провожать своих, разглядишь на досуге сказочные фрески художника У Ба Джи на стенах зала и оценишь размеры зала внутренних авиалиний.

Давно осмотрелись и привыкли к Мингаладону и мы. Он — порожек, за который переступают твои друзья, поднимаясь по трапу в аэрофлотский ИЛ; порожек, за который и ты когда-нибудь переступишь и полетишь обратно, к своей обетованной земле, где первая остановка называется Ташкент.

Но нам еще не скоро переступать порог. Мы проезжаем мимо знакомых ангаров и продолжаем заниматься своими делами. Теми, что всегда одолевают в начале пути. Я пересчитываю нашу кассу — если взяли мало, еще успеем вернуться, потом заряжаю кинокамеру, одолженную нам на время путешествия. Лев еще раз проверяет, нормально ли работает правая фара. Вроде все в порядке.

Осиновым лесом потянулись слева каучуковые плантации. Деревья потеряли листья, и лес кажется прозрачным и доступным. В нем нет подлеска, нет густых кустов и злых колючек. Каждое дерево надрезано, на каждом висит жестяная банка, куда лениво стекает густой белый сок. В Бирме много плантаций каучука, особенно на юге страны — на узкой полосе Тенассерима. Бирма даже экспортирует некоторое количество каучука.

Потом каучуковый лес кончился, и через несколько минут машины поравнялись с серой колоннадой. Перед ней гранатный пятиметровый крест. Это английское военное кладбище. Двадцать шесть тысяч человек похоронены под гранитными плитами. На каждой — бронзовый герб полка, имя, чин, возраст и дата смерти. Солдаты погибли во время второй мировой войны, и все они были солдатами британской короны. Полки шотландские, австралийские, новозеландские, мадрасские, бомбейские, западноафриканские… На бирманской земле несколько таких кладбищ. В Рангуне, рядом с зоопарком, большое кладбище — там лежат чиновники и офицеры, чей прах по той или иной причине не увезли в Ланкашир или Чешир. В бирманской земле погребены исполнители божественной воли Великобритании — красные мундиры, мундиры хаки, черные смокинги и сутаны миссионеров. Но нет среди них тех, кто приказывал идти на Восток — к пагоде Моулмейна и в Мандалай. Для тех нашлось место на более респектабельных кладбищах, в семейных склепах под вязами «доброй старой Англии».