Не только апельсины

Я кивнула, и, повесив на дверь табличку «Закрыто», она повела меня в паб. Моя мать всегда говорила, что «Петух и свисток» – прибежище воров и мытарей. Сейчас я впервые увидела его воочию. Ничего особенного: пол покрыт линолеумом, несколько усохших стариков у стойки. Миссис Аркрайт потащила меня в кабинку и заказала по полпинты легкого.

– М-да, – протянула она. – Я думала, ты насовсем свалила.

– Я только на Рождество приехала.

Она шмыгнула носом.

– Ну и дура. Да тут сущая нафталиновая дыра. Умер городок.

– Дела идут плохо?

– Не то слово. Теперь, видите ли, новомодное центральное отопление. Его нельзя установить без гидроизоляции, а заодно и всех жуков выводят. Я подавала жалобу, я попыталась получить компенсацию, но мне сказали, мол, это прогресс и надо сосредоточиться на товарах для животных.

– А разве вы не можете?

Миссис Аркрайт бухнула кулаком по столу.

– Нет, не могу, черт побери! Они все тут теперь такие важные да расфуфыренные, не хотят, чтобы их в магазине грызунов видели. А кроме того, сама знаешь, я терпеть не могу пуделей. У меня тут не пуделиная парикмахерская.

Я спросила, когда все началось и почему.

– Ванные комнаты, – мрачно сказала она. – Все дело в ванных комнатах.

По ее словам, до городского совета наконец дошло, что в домах на Фэктори-Боттомз никто не хочет селиться. Город выделил крупные суммы на ремонт, и каждому из жмущихся друг к другу домов пожаловали ванную.

– А после ванных они потребовали центральное отопление и пуделей! – продолжала разоряться миссис Аркрайт. – Всем известно, какой вред от центрального отопления! Оно все природные соки в теле высушивает.

Ее переполняла горечь, ведь она столько лет отдала защите города. Она вкладывалась в новейшие пестициды, давала советы в любой час дня и ночи и упорно трудилась, чтобы ее товары не отставали по качеству от иностранных.

– Нет такой букашки, которой я не могла бы опознать, – гордо сообщила она.

– Что вы собираетесь делать?

Она хитро прищурилась, оглянулась по сторонам и приложила к губам палец. Мне пришлось пообещать, что не скажу никому ни единого слова. Оказалось, у нее есть кое-какие сбережения, и она откладывала все свои выигрыши в бинго. Она эмигрирует.

Меня обуяло любопытство. Она в жизни не бывала дальше Блэкпула.

– Куда вы поедете?

– В Торремолинос. Да-да, у меня уйма буклетов про юг Испании, и я подыскала себе виллу. Думаю продавать мягкие игрушки туристам. Им будет приятно услышать родную речь.

Я подумала о стоимости виллы, перелета, ассортимента игрушек, о расходах на жизнь, пока она не встанет на ноги. А она продолжала восторженно рассказывать, как вот уже полгода учит испанский: по книжке и на вечерних курсах в Риштоне два раза в неделю.

– У вас хватит денег? – не выдержала я.

– Не совсем. Вот почему мне придется сжечь магазин. – Она внимательно всмотрелась в мое лицо, потом напомнила, что я обещала никому не проговориться. – Если дашь мне свой адрес, пришлю тебе газетную вырезку с подробным отчетом.

Она все спланировала: медленно горящий фитиль, уйма всего воспламеняющегося. Фитиль она подожжет в тот вечер, когда будут занятия на курсах испанского, чтобы оказаться подальше от места событий. Мебель она все равно с собой не возьмет, а одежду купит новую. Документы и ценные вещи заранее сложит в банковскую ячейку. Однако устроит она все только после Рождества.

– Не хочу отрывать пожарников от семейного праздника.

Мы допили пиво, и я оставила ее за тем же занятием, за каким и застала, – за расфасовкой порошка от блох.