Не то, чем кажется (СИ)

Фисштех – единственный наркотик, который возможно употреблять любым доступным путём. Более того, разные способы обнажают разный спектр ощущений, и лишь проба сразу всех раскрывает полную картину. Есть только один минус: вероятность передозировки увеличивается в разы, да и не каждое сердце выдержит такую бешеную нагрузку.

Даже Геральт не защищён от фисштеха полностью из-за полной и совершенной нетоксичности порошка. Хоть тот и воздействует на тело беловолосого не в полную силу, как и любой другой яд.

Геральт заглянул в зеркало. Кроме собственных помутневших глаз, он приметил единственную кабинку, помеченную как закрытая. Она находилась прямо напротив злосчастной раковины. Гремел новый, богатый на басы мотив, и нечто внутри кабинки звучало ему в такт. Нечто болезненное, слышное лишь отдалённо и не такое мёртвое, как удары капель о пластмассу шприцов. Там прерывисто дышал человек; он сражался с собственным организмом, не дающим набрать полную грудь воздуха, сражался со своими же лёгкими, не желавшими работать, боящимися кислорода, словно яда. Человек сражался с самим собой.

Геральт схватился за холодную рукоятку и потянул. Дверь упёрлась и не желала поддаваться. Её надрывный лязг стал громче музыки, доносящейся из зала, и кто-то новый его услышал. А услышав, заворочался у дальней стены уборной, на которой висел огнетушитель и которая была скрыта углом кабинок.

Некто глубоко вздохнул. Вздох был женским. Молодым. И произнёс:

— Адам, это ты? Ты – всё? Ты жив?

Геральт пошёл на голос. Завернул за угол.

На полу, приникнув спиной к стене, сидела девочка, выглядящая слишком измученной для своих лет. Одежда её наводила на мысль о древнейшей профессии, а туман в глазах – на мысль о привычке, которую требует такого рода работа. Геральт не ошибся: голова девочки была наполовину обрита, и всё пространство до основания шеи было занято вживлённым прямо в череп чипджеком – старой громоздкой моделью. Но функции свои она выполняла, а остальное девочку, видимо, особо не заботило.

— Ты не Адам. Уходи, — она уставилась на Геральта бессмысленным взглядом.

Девочка была наркоманкой, но не обычной. Геральт не заметил точек на её венах, губы не были обожжены – виднелось лишь несколько кровоподтёков и лиловых синяков, – слизистые оболочки дёсен и носа не казались раздражёнными. Фисштех она не принимала, ни в каком виде. Но этот отсутствующий, смотрящий сквозь, взгляд, истощённый вид и огромный имплант, едва прикрываемый пепельными прядями, наводили на единственную мысль: эта девочка – ИР-торчок.

— Ты сейчас в мужской уборной, знаешь это? Теперь знаешь. Потому скажи, кто должен уйти?

Она удивлённо осмотрела помещение, затем вновь обратила внимание на Геральта.

— Я? Но я не могу. Жду Адама.

— Он в кабинке?

— Да, думаю – да. Он входил туда полчаса назад. Или час. Я не помню точно. Мне нужно было смотреть за детьми, поэтому отвлеклась. Нельзя, чтобы ведьмы добрались до них…

Девочка оборвала фразу, резко скрутившись, зажмурившись и обхватив голову руками. Беззвучная агония прошлась по её телу. Лишь бормотанье, скрываемое музыкой, шумом кондиционера и гремящей в трубах водой, срывалось с её губ. Скоро она оправилась, вновь упёрлась спиной в стену и посмотрела на Геральта.

— Тебя ломает. Нужна помощь.

— Нужна. Только не мне. Детям. Я должна вернуться на болота, к ним. Они в огромной опасности. Я и вообразить не могу, что может случиться с ними в моё отсутствие…

— У тебя закончился чип?

Девочка вздрогнула, вновь вырванная из своего мира.

— Да. У Адама есть ещё. Но он не выходит.

— Когда в последний раз ты ела или спала?

— Не помню. Дня четыре уже я не чувствую ни сытости, ни бодрости. Но зачем мне? Я нужна детям. Ведьмы что-то задумали. Они подолгу глядят. Мне страшен этот их взгляд. Мне холодно…

Девочка прижала колени к груди и обхватила их руками, понизив голос и продолжая бормотать уже не очень внятно. Она была ИР-торчком – человеком, застрявшим в искусственной реальности, променявшим жестокую жизнь на выдумку. Пустую уборную грязного ночного кабака на место, где она хоть кому-то нужна.

Геральт снял кожанку и окутал им девочку. Она съёжилась, будто котёнок, брошенный хозяевами на безлюдном городском бульваре.

— Моё имя – Геральт. Как тебя зовут?

— Алина.

— Адам. Кто это?

— Мой брат. Мы пришли сюда вместе. Я – за детьми, он – за порошком. Где он?

— Ты видела ту раковину, Алина? — Геральт обернулся и указал пальцем. — Она переполнена шприцами, забивочной бумагой и карточками, на которых ещё остались крупицы фисштеха.

— Нет. Карточки? Мы принесли их как плату. А потом пришли сюда, и Адам стал использовать их по-другому. Но я видела лишь мельком – я уже была с детьми, на болотах, — Алина всхлипнула, и бесцветная капля покатилась по её бледной щеке. — Геральт, пожалуйста, мне нужно вернуться, правда, нужно. У Адама есть чип. Должен быть. Обязан. Он всегда покупает мне много. Принеси его. Я… Я бы сама это сделала, но не могу подняться.

— Хорошо.