Не так страшен черт

Предупреждение Алябьева несколько запоздало. Ножки стула подломились, и я со всего размаха шлепнулся на пол, больно ударившись копчиком.

– Я хотел предупредить вас, что стул сломан. – Алябьев медленно поднялся со своего места и протянул мне руку, помогая встать.

– Благодарю вас. – Я поднялся на ноги и потер ладонью ушибленное место.

– Все в порядке? – спросил Алябьев.

– Да, как будто. – Я снял шляпу и, посмотрев по сторонам, повесил ее на длинное горлышко двухлитровой мерной колбы.

Горлышко колбы с тихим хрустальным звоном обломилось, и моя новая шляпа упала на пол.

– У вас здесь есть хоть что-нибудь, что не ломается при одном только прикосновении? – подняв шляпу, спросил я у хозяина комнаты.

Алябьев едва заметно усмехнулся и достал из-под стола низкий, грубо сколоченный табурет с толстыми четырехугольными ножками и сиденьем, обитым рябым линолеумом, на котором имелась пара больших коричневых пятен, оставленных разлитой кислотой.

– Садитесь, – Алябьев хлопнул по табурету ладонью. – С этого не свалитесь. Только будьте осторожны, не порвите брюки о гвозди.

– Благодарю вас, – сказал я, занимая предложенное мне место.

– Чем обязан вашему новому визиту? – чуть приподняв левую бровь, вопросительно посмотрел на меня Алябьев.

– Вначале я хотел бы поставить вас в известность о том, что я не являюсь представителем Комитета по внегосударственным субсидиям. – Я достал из кармана и протянул Алябьеву свою служебную карточку.

Александр Алексеевич внимательно изучил предложенный ему документ, после чего вернул его мне.

– Частный детектив! – По взгляду, каким он окинул меня при этом, можно было догадаться, что Алябьев несколько иначе представлял себе представителей этой профессии. – И чем же, позвольте узнать, заинтересовала вас моя скромная личность?

– Меня интересуете не вы, а Ник Соколовский, – ответил я на вопрос Алябьева. – Мне поручили отыскать его, и мне удалось это сделать…

Я сделал паузу, чтобы посмотреть, как отреагирует на это мой собеседник.

На лице Алябьева по-прежнему сохранялось выражение отрешенной бесстрастности, похожее на маску, которую человек когда-то нацепил на себя, да так и не снял. И с тех пор все, включая и его самого, принимали эту маску за подлинное лицо. Внимательно наблюдая за Алябьевым, я заметил только то, как чуть приподнялся указательный палец его правой руки, лежавшей на столе, а затем так же медленно он вновь опустился на прежнее место.

– Но в ходе расследования у меня возникли новые вопросы.

– И вы думаете, что я смогу на них ответить? – безучастно поинтересовался Алябьев.

– Давайте не будем ходить вокруг да около, Александр Алексеевич. Я расскажу вам то, что мне известно, а вы, если сочтете нужным, поправите или дополните меня. Договорились?

Легкую усмешку, которой ответил на мое предложение Алябьев, можно было истолковать двояко: и как вынужденное согласие, – мол, а что мне еще остается? – и как презрительное отрицание всего того, что я говорил, – знать не знаю, и знать не хочу, что ты там нарыл в ходе своего расследования. Решив не вдаваться в долгие физиогномические исследования, я продолжил свою речь так, словно Алябьев выразил готовность поговорить со мной откровенно:

– Ник Соколовский занимался изучением инсулинового гена – совершенно бесперспективной работой, на которую никто не желал давать ему денег. Он посылал заявки на исследования куда только мог и при этом, естественно, старался оттенить именно те моменты, которые, по его мнению, могли вызвать интерес у той организации, к которой он обращался. И в конце концов ему удалось составить очередную заявку таким образом, что она заинтересовала представителей Рая. Но при этом то, на что они обратили особое внимание, лежало в стороне от основных интересов самого Соколовского. Получив деньги от святош, Соколовский тут же забыл о данном им обещании и с головой погрузился в исследования по своему собственному плану. И только когда пришла пора представить отчет о проделанной работе, Соколовский задумался, как же это сделать. Возможно, вначале он пытался тянуть время, ссылаясь на то, что исследования пока еще не доведены до конца, но святоши, как мне самому недавно довелось убедиться, умеют быть не только добрыми и ласковыми, но также жестокими и мстительными. Когда Соколовский понял, что уйти от ответа, просто разведя руками, – мол, ничего у меня не получилось, ребята! – не удастся, он начал действовать…

Я умолк, потому что Алябьев, приподняв руку, тихонько кашлянул в кулак.

– Откуда вам известно о том, чем занимался Соколовский? – Глаза Алябьева были блеклыми и неподвижными, как у куклы. – Я имею в виду не изучение инсулинового гена, а ту работу, которую он должен был выполнить по договоренности с представителями Рая, – счел нужным уточнить он.

– Я разговаривал с человеком, составившим для Соколовского дэд-программу, – ответил я. – Мне только непонятно, кто свел его с Соколовским.