Не судьба

День выдался ясный, солнечный, необычно теплый даже для наших краев и конца октября. Обычно в это время небо постоянно залито свинцом туч, откуда либо крапает неспешный дождик, либо сыплет колкий снежок. Я немного погулял по опустевшему полуденному городу — в это время, перед самым обеденным перерывом разве что домушники торопливо брели по своим делам — а затем вернулся домой. Выгрузил добро на стол и долго не решался убрать обратно в коробку, с тем, чтоб поставить на шкаф. Душа опустела, настроение, хоть какое-то испарилось, разум пустовал. Я просто смотрел на собственные работы, как на чужие, размышляя вполсилы: интересно, возьмут ли где их в том виде, как они есть, или лишь переделанными? Или мне сдаться и положить их на шкаф до скончания времен? Подумалось сразу: но ведь я же не один такой. Сколько еще кооператоров по стране, неплохих дизайнеров, с чувством вкуса и меры, гораздо лучшим, чем у меня, вхолостую тратя время и нервы на создание того, что видят и как видят. Я переживу потерю вот этих коробок с несбывшимися мечтами, самоучка, который нахватался от себя, а вот иные шли к воплощению мечты куда более сложными, затратными путями. Оканчивали курсы, техникумы, еще что-то, что позволило бы им напрямую попасть в длинный список помощников модельеров — и так ими и остаться. Без всякой надежды на спасение.

Наверное, художникам в переходах и то проще — у них есть шанс, что после смерти их творения не пропадут. Их объявят знаменитыми. А закройщиков… ну куда их? Это в средневековье мода не менялась веками, а сейчас — чуть промахнулся и в архив.

Не знаю, сколько я так просидел, но потом услышал в наступившей темени скрип дверного замка, едва различимый. Значит, вернулась Оля.

— И что ты сидишь во тьме? Меня поджидаешь? — я рассказал об увольнении, а об остальном она догадалась сама. И неожиданно спросила: — Слушай, а почему ты ни разу не делал женскую одежду? Или не умеешь?

Я пожал плечами. В самом деле, ни разу. Хотя это странным для меня никогда не казалось. Вот если бы раскраивал только ее — тогда да, возможно, меня отвезли бы в клинику для промывки мозгов.

— Даже не знаю, не пробовал. В голову не приходило.

— А ты попробуй, вдруг получится. Сделаешь на меня, я этим уже тебя рекламировать буду повсеместно. Можно даже вместо лейбла нашить твое имя и адрес, очень удобно. Я тогда тебя хоть Виктории предложу, станешь ее личным кутюрье.

— Какой-то очень сложный ход. Не проще ли на ней самой мне попробовать? Она хорошо одевается?

— Хорошо, но не слишком. То есть да, одежда у нее «от кутюр», обычно «Прада», но выглядит не лучшим образом. Может, не очень следит за собой, может, не получается. Она вообще странная какая-то. Говорят, раньше, еще год назад, совсем другой была. А теперь… ты прав. Я ей тебя прям сразу порекомендую, но советую подготовиться основательней и лицом в грязь не падать, ни при каких обстоятельствах.

Я пообещал, спросив, решилось ли время отъезда их депутации в Ленинград. Оля кивнула.

— Эту весть и несла. Уезжаем тринадцатого, в воскресенье, Ковальчук фрахтует самолет, какой-то кукурузник, на всю нашу делегацию. Сам понимаешь, надо еще подготовиться, распаковаться, в себя придти — а в понедельник уже выступать.

— Виктория с вами?

— Нет, она тут останется, на хозяйстве. Вот как раз ей займешься. Только без лишней страсти, а то она разводиться собралась. Пятый раз, юбилейный. Жалко, конечно.

— Что разводится?

— Что не едет. Мы с ней вроде как сошлись хорошо, она бы мне столько всего излила, может, даже про закрома Ковальчуковские. Я на это очень рассчитываю.

Я помолчал немного.

— Все же как-то нехорошо вот так с ней обходится.

— Ей тоже нехорошо людей обирать. Ладно, не обирать, но жировать за чужой счет. Так что пусть бессознательно, но поможет. Чую, взять кой-чего из запасов этого золотого человека мы сможем. А пока надо не сидеть, сложа руки, а в магазины идти к празднику готовиться, чай, четыре дня гуляем. На тебе продукты, я как верная жена, сегодня же список составлю, а ты походи. Днем-то очередей, поди, меньше, чем в восьмом часу вечера.