Не судьба

— «Юрюзань» она тоже только начала производиться. Да и потом, вот я тебе купил, напрокат фотокамеру. Ее уже сняли с производства, а замены пока нет. То есть, она в планах на девяностые есть, но и только. И не факт, что будет лучше. Этот «Киев», и то несколько ухудшенная версия прежней модели.

— Ну да, раньше все было лучше.

Я развел руками:

— А что поделать.

— Нам-то что сейчас делать?

В пятницу мне удалось дозвониться до проката, где имелись холодильники, пусть и большие, двухкамерные, зато «Снайге», которые отличались невздорным нравом и изрядной долговечностью. Больше того, мне попался импортный вариант, так что, когда я допер гиганта от грузового такси, столь любезно вызванного за трешку (тут-то она и пригодилась), — встречать меня вышла не одна Оля. Но увидеть солнышко в приподнятом настроении уже радость. Когда «Снайге» с помощью соседей доставили на этаж и подключили, она долго не желала меня выпускать из объятий. Которые плавно перенесли нас в ее спальню, теперь ставшую нашей общей.

И неважно, что холодильник мы получили на время, а как дальше дела двинутся, сказать пока трудно, и не суть, что потом все равно придется вставать ранищу каждую субботу и ехать отмечаться в бесконечной очереди. Эти выходные все отошло на второй план, затерялось вдали. Мы впервые полностью принадлежали себе и не выбирались из квартиры, обмениваясь флюидами и ласками.

Понедельник все расставил по местам. Внезапно вернулся Михалыч, прервавший свое беззаботное уединение в пансионате. Настолько неожиданно, насколько это возможно в анекдоте о муже из командировки. Примерно так он нас и застукал, прибыв вечером понедельника, и открыв ключом дверь. Сразу обо всем догадался, впрочем, мы и не скрывались особо, разбросав повсюду предметы нижнего белья. Мрачно усмехнулся только, когда вошел и начал складывать чемоданы и авоськи у вешалки.

— Давно пора. Глядишь, если б начали год назад, сейчас бы уже выхлопотали себе квартирку в Черемушках.

Наверное, все новые микрорайоны всех крупных городов страны именовались именно этим названием московского микрорайона. Правда, наши Черемушки отличались от других и тем, что были переименованы в семидесятых и тем, что строительство, шедшее поначалу довольно быстрыми темпами, сейчас почти заглохло — в продолжающемся строиться районе вводилось всего-то полтора здания в год. Но наши Черемушки считались престижным местом, получить там квартиру дорогого стоило — по объему выделяемых взяток профкому или собесу, — да и сами жилплощади отличались от большинства панельных многоэтажек высоким качеством и, что самое удивительное, меблировкой комнат. Говорят, изначально там собиралось селиться партийное начальство, но район им чем-то не угодил, теперь для них возводилоось «дворянское гнездо» неподалеку от Долгого озера. Первая очередь закончена еще четыре года назад, шесть пятиэтажек, сейчас строилась вторая: среди садов, отрезанных от колхоза «Мичуринец».

Я нацепил майку и вышел из комнаты Оли.

— Ты уж очень быстро вернулся. Мы ждали тебя к среде.

— Уж простите, — на Михалыча смотреть было тяжко — лицо, как после сильной попойки или драки. — Но дольше выдержать этого отдыха не смог. Эх, лучше б поехал в Кировакан, может, спокойнее было.

Следом за мной в прихожую выбралась и солнышко. Кажется, случилось дежавю, точное повторение той сценки, с которой все и началось — прибытия нашего дворника из исполкома, со слушаний, посвященных расселению бараков. Правда, ныне история имела иные подробности, а вот действующие лица оставались прежними.

— Ты о чем? — спросила Оля. Михалыч кивнул, пнул чемодан и наконец-то буркнул.

— Дожили, кончилась дружба народов.

— Там что, к тебе приставали?

— Если бы. На меня вообще внимания не обращали. На нас всех, понаехавших. Обращались, как с оккупантами.

— Не понял.

— И на Баниониса я тоже не поехал, после такого приема, сразу надо было сбежать, да только денег пожалел. И неважно, что не платил… а, да что там говорить.