Не судьба

Завистников у Артура хватало. Недоброжелателей тоже. Но вот тех, кто был способен навредить не только подметным оскорблением в письме или недостойным поступком, вроде отъема возможности экипировать болельщиков хоккейной команды — их я, как ни старался найти среди множества бумаг, не мог. Да и что это были за документы — в основном переписка, чьи-то непогашенные долговые расписки, наблюдения самого Артура, пытавшегося собрать досье, но как-то очень разбросанно, на своих конкурентов, часто, бывших друзей и коллег. Еще немного про будущий кооператив с перечислением его участников — вот тут я первый и последний раз обнаружил свое имя. И куда больше про работу — копии документации, обращений к вышестоящим инстанциям, визитки чиновников и кооператоров, с которыми Артур имел близкие контакты последние месяцы жизни. И еще немало подобного.

Наконец, я закрыл последнюю папку и положил коробку на шкаф, к другим своим вещам, давно уже позабытым. Будто отмечая важное событие. Да так и было — с некоторых пор фигура моего шефа уходила все дальше и дальше и теперь она и в самом деле, начинала растворяться за линией горизонта, куда я вроде поспешал, пытаясь отыскать своего неслучившегося друга, а теперь начинал понимать, что помимо горя, помимо поисков, существует еще и другая причина, заставляющая меня бегать по квартирам и задавать вопросы, которые неприятно холодят сердце. Мне действительно стало интересно, что же произошло тем февральским днем на выезде из города. Ничего личного, почти ничего.

Кроме понимания утраты того, во что столь безоглядно, столь наивно и искренне верил так много лет.

С этим я и пришел к Оле. Она выдохнула и обняла меня.

— Наконец-то. Я столько времени ждала хоть какого-то намека на подобное. Почти с самого февраля, если не раньше.

— Он тебе никогда не нравился.

— Я его видела иначе, прости. Но наверное, так и лучше. У тебя всегда имелась другая точка, которую ты хоть раз мог бы и выслушать.

— И ты права, жаль, что воспользоваться ей я почему-то не спешил.

— Тогда поспешим хоть сейчас, у Михалыча скоро поезд, а нам еще пилить в самый центр города. И потом, у меня кое-что для тебя припасено.

Она вытащила из сумочки билеты в дом культуры железнодорожников, на выступление артистов Мосэстрады: Жванецкого, Арканова, Задорнова, Альтова. Единственное представление, в наступающую субботу, в семь вечера, цена билетов три рубля, амфитеатр, как-никак.

— Достала из-под полы, можно сказать, урвала у приятеля знакомой. Тот еще перекупщик. А как иначе, билеты в свободную продажу не поступали, только среди своих.

— А посмеяться хочется.

Она с удовольствием кивнула, а я внезапно подумал, вот ведь, вроде сами копаем под взяточника, мошенника, вора и проходимца, каких мало, а в то же самое время, юлим, выкручиваемся, достаем, спекулируем — словом, делаем все тоже, за что пытаемся ухватить самого Ковальчука. Мы только тем и лучше его, что берем меньше и не оставляем никого с носом. А в остальном…. Если поразмыслить хотя бы над этими билетами «для своих», их ведь не выбросили в продажу не потому, что Мосэстрада поставила мало денег, нет, по другим причинам. Дать своим возможность лицезреть лицедеев, и самим лицедействуя, объявлять в кассе, что все билеты проданы, хотя они попросту разошлись среди знакомых спекулянтов, давших ради этого на лапу организатором концерта.

Ни к чему не придерешься. Система, она одна на всех. Система не проговариваемых вслух ценностей и подменных понятий. Интересно, когда разрешат, окончательно и бесповоротно, спекулировать, ведь все к этому и движется, что будет с переплатой? Уменьшится из-за конкуренции или увеличится из-за жадности и сговоров? Наверное, второе.