— Возможно. Но вообще самому в голову сейчас пришло. Смотри. Ковальчук и вправду первый обвиняемый в деле о смерти Артура. Но уж больно человек заметный и в городе, и вообще. Значит, трогать нельзя, если тронут, будет как с группой Гдляна-Иванова. Слышала, как ее прессовать начали. Хотя столько арестов, столько возвращенных в казну денег — десятки, если не сотни миллионов. Но сейчас ее саму проверяют на предмет «нарушений социалистической законности». Да и новых арестов давно нет.
— К чему это ты?
— Да, заговорился, прости. Следователи научены невеселым уроком борьбы с кумовством и взяточничеством в Узбекистане, а значит, рисковать с Ковальчуком не будут. Поговорят по душам — скажем, в машине или за городом. Там, где их бы никто не заметил, и не узнал.
— Ну и?
— Поговорили, нажали, может даже, получили какие-то ответы. Не исключено, не один раз встречались «на рыбалке», все пытались поймать на крючок, и все Ковальчук срывался. Или тоже получив лишь косвенные доказательства вины, перестали тратить время и нервы. А в самом деле, против него ничего ж не нашли. Даже ты его можешь обвинить в чем угодно, кроме «мокрухи».
— Чего? — не поняла солнышко.
— Убийства семьи Артура. Возможно, следствие пришло к тем же выводам, что и мы. То есть нашло какие-то доказательства по линии мздоимства, кумовства… кстати, оно есть? — Оля кивнула. — Нашло чем прищучить, но почему-то дальше угроз дело не пошло. Возможно, у самого Ковальчука есть влиятельные покровители, иначе бы он не устраивал своих афер. И явно не начальник сортировочной его прикрывает, кто-то повыше.
— Я поищу. Да и сама история с новыми шахтами — уж больно она странная. Кстати, я как раз вчера, ты еще не проявлял, сняла несколько экспертиз от восемьдесят третьего и повторную от восемьдесят шестого годов, проведенных Мингео по заказу «Асбеста» в том районе — результат нулевой. Вернее, не совсем, конечно, но угли слабые, за такие браться не стоит, по крайней мере, здесь, где рядом уйма дешевого топлива.
— Вот и я о том. Может, Ковальчук им что-то и сказал, но потом все отменилось. Может, про кумовство как раз всплыло. Кстати, кого он к себе устроил?
— Племянницу и ее мужа. Мужа руководителем шахты номер шесть имени Кондратюка, это стахановец здешний, годами из забоя не вылезал…
— А в это время жена рожала нормальных, здоровых детей.
Оля фыркнула, но продолжила:
— Потом посмеешься. Племянница стала начальником отдела перспективного планирования, то есть как раз по этим самым шахтам. Я с ней каждый день по три-четыре раза пересекаюсь. Деньги на ее отдел большие идут.
— Решил помочь родичам, грех винить даже. А эта племянница.
— Виктория.
— Она хоть знает про кульман, рейсфедер… или так, слышала.
— Какой кульман, рейсфедер в наши дни. Штангенциркуля и того прогнали еще в сорок третьем.
— Забавно, — произнес я, отсмеявшись, — А у нас в ателье работал потомок одного вермахтовца, сдавшегося в плен еще в сорок втором. Фамилия ему самая немецкая — Дойч. Интересно, он член партии или нет?
— НСДАП или КПСС?
— Хороший вопрос, — я вдруг вспомнил, что шеф тоже был партийцем. Странно, конечно, команда у него подобралась сплошь из беспартийных. Наверное, еще и поэтому всех так мурыжили, мол, ни одного достойного, проверенного лица. Особенно Фиму, который даже в комсомол умудрился не вступить, уж не знаю, каким это образом. Я там побывал, в техникуме нас всех скопом принимали, хотя требовали учить устав и знать историю. Правда, спрашивали не особо рьяно, да и пересдавать можно было до бесконечности, как обычный экзамен. Наверное, сейчас вообще ничего не спрашивают, только принимают, недаром же столько комсомольцев по стране. В партию еще берут со строгостью, есть какой-то отсев даже в кандидатах, я слышал. И подумал — а вот неудивительно, наверное, что новый мой начальник, директор кооператива, набрал всех из партийных. Видимо, знал, кому можно доверить.
Странно, что я один у них белая ворона. Очень странно. При его-то твердых взглядах и вкусах из далекого прошлого. А ведь он не настолько уж меня старше, чтоб не понимать нынешнюю обстановку.
— Обо мне задумался? — тут же спросила солнышко. Я кивнул.
— И о племяннице поневоле. Ей сколько лет?
— Думаешь изменить? Тридцать пять недавно стукнуло.
— Пока не думаю. Но вот что в голову пришло. Как единственное объяснение тому, что Ковальчук может что-то иметь против моего шефа.
— Глупости, а не объяснение. У нас все друг за дружку, один пришел на работу, устроился начальником, хоть на вахте старшим, и тут же семью за собой потянул. Везде так, чего вдруг Артуру такое досье на Ковальчука собирать. Несерьезно.
— А его аферы? Я правда ничего не нашел, но…
— Аферы у Ковальчука посерьезнее, да. Но если у него со следствием договоренность, сам понимаешь, все само прикроется.
— Вот, может, так и случилось. Или получается, что Артур раскопал… даже не знаю. Может, тут дело вовсе не в Ковальчуке, в ком-то другом.
— Кто бы захотел нашего замдиректора подставить?
— Нет, наверное. Кто был настолько не в ладах с собой и с моим бывшим шефом.