Не спи под инжировым деревом

Capriccio мне не понравился. На мой взгляд, его обстановка не оправдала больших ожиданий. Ресторан походил на дешёвую забегаловку, в которую, я уверен, он должен был превратиться через некоторое время, когда первый ажиотаж спадёт, весь бомонд понаделает селфи, зачекинится и потеряет к месту интерес, а цены на продукты и аренду в очередной раз подскочат.

Ну а пока посетители с придыханием говорили о настоящем поваре-итальянце и даже – невиданное дело! – иностранных официантах. Хотя справедливости ради следует добавить, что находились и те, кто брюзжал по поводу того, что вместо того, чтобы дать работу своему народу, владельцы ресторана нанимают иностранцев, которым и в их заграницах неплохо живётся.

Светлый, просторный, полный пластиковой мебели сочных цветов зал совсем не подходил к той музыке, которую должны были исполнить две метал-группы, но мы все давно уже приобрели дурную привычку радоваться тому, что дают, тем более если дают бесплатно.

Поэтому в следующую субботу в шесть вечера я в сопровождении Ниязи и Сайки проник в ресторан и уселся за столик в укромном уголке, где меня вряд ли могли заметить, зато я мог отлично видеть всё, что происходит на пустом пятачке, где собирались играть наши ребята. Сайка поклевала какой-то крупно нарезанный салат, а затем пошла бродить по наполняющемуся людьми залу, чтобы отвлекать от меня внимание знакомых.

Опускающееся солнце упрямо лезло в окно-витрину и жарило спину. Со всех сторон до меня долетали звуки болтовни и позвякивание столовых приборов. Я разглядывал посетителей. Они сидели небольшими группами, реже по двое. Во многих парах один человек произносил перед вторым монолог, второй же сидел с приросшим к руке телефоном, со взглядом, всосанным в экран, и неизвестно, слышал ли речь собеседника. Я мечтал, чтобы кто-нибудь из произносящих монологи выхватил у приятеля телефон и швырнул его об стену, но вместо этого они округляли свою речь, сводили её на нет и смущённо хватались за свои собственные смартфоны.

Обе группы уже собрались и суетливо подключали инструменты, путаясь в шнурах. Бегал туда-сюда, решая какие-то организационные вопросы, Фархад, лидер и вокалист группы Born2Burn. Надо сказать, неплохой вокалист, хотя его голосу, на мой взгляд, не хватает индивидуальности. Девушек у них в группе не было по причине оголтелого сексизма самого Фархада, который считал, что женщина не должна заниматься никаким творчеством, кроме сотворения еды и детей.

В ресторан вошли две звонко смеющиеся красивые девушки, в одной из которых я узнал Беллу, ту самую новую знакомую Эмиля. Они упали на скользкий красный диванчик перед условной сценой, продолжая громко разговаривать и смеяться. Поискав глазами Эмиля, я нашёл его возле столика с дисками, он что-то активно обсуждал с Микой. Потом вытащил из кармана телефон и, теребя тачскрин указательным пальцем, поскакал мимо глядящей на него Беллы в сторону туалетов. Я злорадно заулыбался и рассказал Ниязи о нашем с Джонни споре.

– Эта Белла обещала его поцеловать, если он её узнает? – переспросил Ниязи. – Она, наверное, очень хорошо разбирается в людях. Или очень сильно фотошопит свои фотографии.

– Да он на неё даже не посмотрел!

– Не радуйся заранее. Может, ещё посмотрит. Она прямо перед сценой сидит.

– Во время концерта он будет смотреть на ударную установку, а не на зрителей. Ай, чёрт! – Я дёрнулся, попытавшись спрятаться за узкими плечами Ниязи.

– Что такое?

– Кажется, Фархад посмотрел прямо на меня!

– Что за Фархад? – с любопытством спросил Ниязи.

– Отец-основатель рождённых, чтобы гореть. В нашу сторону посмотрел. Как думаешь, он меня увидел?

– Не думаю. Он выглядит слишком спокойным для человека, только что увидевшего ожившего мертвеца.

Я поёжился, слова Ниязи не очень меня успокоили. Вся эта история с моей мнимой смертью уже успела меня утомить.

Концерт начался после захода солнца. Фархад приблизился к микрофону, поприветствовал публику и заявил, что их группа посвящает свою первую песню мне, безвременно ушедшему в лучший мир, мне, которого они всегда будут помнить и чтить как одного из лучших металистов страны, талантливого автора песен и вообще просто душку. За этим кратким вступлением последовала, собственно, сама песня. Ниязи схватился за уши.

– Нет, на трезвый организм слушать это просто невозможно! – прокричал он и начал бурными жестами подзывать официанта. Поскольку вокруг все размахивали руками в такт музыке, официант не сразу сообразил, что Ниязи зовёт его. Я с возрастающим унынием слушал реквием по себе и пронзал вилкой маленькие белые тела равиоли. Тела истекали маслом.