Не призывайте белых лебедей (СИ)

Очнулась Тис ранним серым утром. На вонючем топком берегу, засыпанном мусором так, что не видно земли. Вокруг гомонили птицы: жирные лебеди и страшные рыжие утки с красными глазами. Но громче всех орал здоровенный косматый бомж, такой грязный, что в нем с трудом можно было признать человека. Он стоял над Тис, распластанной на границы воды и суши, и тыкал палкой, точно в мертвую зверюшку. Но Тис не чувствовала боли, только усталость. Закрыть глаза, закрыть… исчезнуть…

— Уходи, уходи, уходи! — вопил бомж и воинственно топал ногами, размалывая в труху несчастную картонную коробку, на которой стоял.

Кровавые разводы густо покрывали губы и пальцы чудовища, белое платье Тис, ее тонкие изувеченные запястья — стоило испугаться, заверещать, попытаться сбежать, но страх, как и боль, отступили перед усталостью. Сил хватило только на то, чтобы чуть приподняться, вытащить из-под цепких голубиных лап разорванный подол платья и, наконец, ткнуться в колени лбом.

— Уходи!

— Ну и на хрена?.. — негромкий мальчишеский голос донесся издалека, но легко перекрыл вопли бомжа и гомон птиц.

— Мы что, нелюди, что ли? — отвечал другой, старческий и скрипучий. — Вот еще, грех на душу брать. Померла бы девчонка.

— Да лучше бы померла.

Голоса и шаги приближались. Тис не сразу сообразила, что говорили на чужом для нее языке, и все же понимала каждое слово.

— Только самоубийц мне и не хватало, — продолжал мальчишка. Он явно злился, но ступал легко, пружиня, будто кот. Тис не могла видеть, но чувствовала. И пахло от него вкусно: мылом, кофе и медовыми коржами. Совсем не так, как от его спутника. От того несло изношенным грязным телом, кислой капустой и перегаром. Даже от все еще вопящего громилы и то смердело поменьше.

— Заткнись, Ходор, — остановившись в шаге от Тис, велел мальчишка. И хотя приказ прозвучал не слишком-то сурово, бомж наконец заткнулся.

«Ух ты, бля! Да прямо «Игра престолов». — Тис подавилась противной вязкой слюной и вдруг залилась таким же противным смехом. (1) Тот забулькал в горле, ошпарил губы и, вырвавшись на волю, всполошил лебедей. Сильные крылья забили о воздух, бумажки и пакеты сорвались с земли и полетели прямёхонько в Тис, но та продолжала смеяться и на все ей было теперь плевать.

Но удивленный свист, придушенный на излете, заставил ее поднять-таки голову и открыть глаза.

— Ничего себе… Царевна-лебедь.

Мальчишка стоял напротив — смесь Томаса Сангстера и Дэйна ДеХаана: болезненно худой, лохматый и безвременный. Такой до самой старости будет выглядеть на шестнадцать, а мелкие морщины, если и испещрят лицо, останутся незамеченными. Маленькая собачка, которая всегда щенок.

Но смотрел он по-взрослому, тяжело и оценивающе. Наконец пожевал губами и вынес вердикт:

— Да, такую не грех пожалеть.

Пухлые губы смягчила улыбка, но лицо стало жестче, злее. И Тис убедилась, что мальчишка куда старше, чем могло показаться.

— Она знает, Ник! Она точно знает! — вдруг зачастил стариковский голос. Его обладатель стоял поодаль, жался к дереву и подходить не спешил. — Забери ее, ради бога. Просто забери!

— Так может не стоило ее трогать? — окрысился мальчишка. Бросил через плечо короткий взгляд и вновь уставился на Тис. Следил, чтоб не исчезла. Будто она могла убежать или хотя бы пошевелиться. Хотя бы испугаться… — Натворили дел, а теперь «забери».

— Это наш берег! Нам утопленники и копы здесь без надобности! — загромыхал было старик, но быстро сдулся и добавил уже вполголоса: — И так за каждого дохлого лебедя гоняют, а тут девчонка. Тем более такая… Невеста, что ли?

Хороша невеста. Вся в грязи и тине, вместо фаты окровавленные перья и щетинки древесной трухи — красота невиданная. Такую лебёдушку не каждая нечисть замуж возьмет — испугается.

Кажется, Тис пробурчала все это вслух: заломила к плечам вялые руки и закачалась тихонько из стороны в сторону. Ник фыркнул и негромко, с издевкой напел:

— «Не поддавайтесь соблазну, не призывайте белых лебедей». — Пел он паршиво. (2)

Затем присел перед Тис на корточки и решительно отодрал от ее щеки корку грязных свалявшихся волос. Тис не отшатнулась, напротив, невольно поддалась вперед: пальцы у Ника были теплыми, такими теплыми, что захотелось плакать…

— Ты откуда такая взялась, деточка?

Она не помнила. Ничего толком не помнила. Только дурацкое белое платье, что, мокрое и грязное, липло теперь к груди и ногам.

Тис сама ни за что бы такое не выбрала: слишком маркое, слишком откровенное. И этот дурацкий шлейф! Но все же надела и даже шпильки напялила: ноги помнили, как спотыкались на древней брусчатке и покатых ступеньках каменного моста.

— На Пршикопе она была, — подсказал старик. Кажется, он, зараза, умел читать мысли. Но видел то, что от Тис ускользало: — На вечеринке для толстосумов.

— Белая вечеринка, — растянулся в плотоядной улыбке Ник, и Тис наконец испугалась. — Вот оно что… Не лебедица — жертвенная овца.

Но улыбка тут же скукожилась, на лицо — жуткое безвременное лицо — легла белесая тень.

— Голодная? — спросил Ник резко, с нажимом. Тис покачала головой: хотелось одного — спать.