Не по сценарию

По предоставленным мне документам я понял, что отец был значительно старше моей матери. Я тогда сразу решил, что их роман был разыгран по всем правилам жанра: мужчина в возрасте пожелал получить молодую актрису в свою постель, и получил, вряд ли встретив сильное сопротивление с ее стороны. Скорее всего, после парочки страстных ночей он оставил Марьяну, не позаботившись о последствиях. А ведь, судя по завещанию, он знал о моем существовании. Получается, был в курсе и ее беременности. Интересно, он предлагал ей избавиться от ребенка? От меня.

Я мог понять, почему он не стал жить с моей матерью. Зная ее, их отношения с самого начала были обречены на провал. Кто захотел бы жить с этой капризной, самовлюбленной, ветреной женщиной, не приспособленной к быту и чуждой семейным ценностям? Я бы и сам ее бросил, окажись на месте своего отца. Но разве не мог он общаться со мной, своим сыном? Разве просил бы я его хоть о чем-то, кроме внимания?

В коробке, которую мне передали там же, в душном кабинете юридической конторы, лежала стопка каких-то бумаг, пара безделушек и фотоальбом. И из всего полученного потертая книжица со старыми фотографиями показалась мне самой ценной.

Дома я открыл альбом, и мое мнение об отношениях родителей сразу изменилось. Судя по снимкам, у них была настоящая влюбленность, а не проходная интрижка. На фото моя мать, совсем молодая, воздушная и красивая, а рядом — высокий суровый мужчина. Вот они в театре, вот где-то на морском побережье, вот он открывает ей дверцу большого автомобиля… А вот они в ЗАГСе. Марьяна, счастливая, в длинном платье и фате, держит букетик и кокетливо смотрит в камеру. А он — только на нее. Выходит, они все-таки были когда-то женаты. Интересно, долго ли?

Ни на одном фото мужчина не улыбался, но везде держал Марьяну за локоть или за талию очень собственнически, будто ужасно ревновал. Да, наверное, так оно и было. И уж не стали ли измены ветреной актрисы причиной расставания?

Тогда, сидя на полу в разгромленной мной от злого, безысходного отчаяния комнате, и разглядывая фото, я ужасался не столько тому, что Марьяна не удосужилась рассказать мне об отце. Нет, я был зол на себя. Ведь ни разу не предпринял попытки найти его или хотя бы задать матери вопросы. Как ей удалось так искусно внушить мне, что никакого отца у меня нет и быть не может?

Я ведь считал, что фамилия — Данилевская, принадлежит самой Марьяне. А отчество — Богданович — дано мне просто потому, что так положено, и звучное отеческое имя мать сочинила сама. Но все намного проще. Она, оказывается, всего лишь не сменила фамилию после развода, а отчество было настоящим. А ведь я мог бы легко его найти, задайся такой целью. Эта мысль раз за разом больно резала сердце. Похоже, идея, что поддельных отцов у меня много, а настоящего нет вовсе, поэтому и искать некого, стала для меня догмой, постулатом, той самой чертовой теоремой, не требующей доказательств.

Я всматривался в старые фото, улавливая сходство мужчины с собой. Несомненно, у меня его волосы и телосложение. Нос похож, и подбородок тоже. Впрочем, я мог в чем-то ошибаться, ведь невероятно сложно сделать выводы по фотографиям, особенно когда мечтаешь желаемое выдать за действительное. Знал наверняка я лишь одно: цвет глаз и разлет бровей у меня от матери, но на этом сходство с ней и заканчивалось. У нее лицо в форме сердечка, волосы вьющиеся и светлые, а телосложение изящное и миниатюрное. Самое то для женщины. Но будь я похож на мать, вырос бы тщедушным бледным цыпленком, а не высоченным смуглым и темноволосым мужчиной. Выходит, на отца я все-таки походил намного сильнее.

По старым снимкам я пытался угадать его характер. Каким он был? О чем мечтал? Как жил? Но, черт, как же это сложно — видеть чужого и незнакомого человека, на которого ты похож, и понимать, что не знаешь о нем ничего. Даже голоса не слышал никогда. Даже в глаза не взглянул ни разу. Похоже на картину, нарисованную сумасшедшим, когда вроде бы предметы ясны и понятны, но сложить их воедино не получается.

Сквозь сухие рыдания, рвущиеся из грудной клетки, я сотни раз задавал вопрос этим безмолвным фотографиям, почему он так поступил со мной. И, конечно, не получал от вытертых карточек никакого ответа. В те темные для моей души дни я думал, что теперь мне вряд ли удастся разгадать головоломку моего появления на свет, потому что у матери я никогда не спрошу об этом. Мне не нужна ее наигранная ложь, где во всем будет виноват только он, мой несостоявшийся отец.

После оглашения завещания я жестоко напился. Я желал либо исчезнуть из этого мира, либо чтобы мир исчез навсегда, оставив меня в пустоте, где нет мыслей, чувств и боли. В блаженном алкогольном беспамятстве я пробыл несколько дней, пока однажды утром мне не позвонили.