Не по сценарию

— Да потому что, если бы сообщила ему о беременности, Богдан запер меня в четырех стенах. Да, он был бы рад, если бы у него появился ребенок, особенно сын. Но ты не знал этого человека, — с надрывом, отчаяньем в голосе проговорила Марьяна. — Он ужасен, с ним невозможно было жить. Ты не представляешь, как я радовалась, что мне удалось сбежать от него, да еще без потерь. И возвращаться в тот ад я не собиралась.

— И чем же мой отец был так ужасен? — спросил я, не желая верить Марьяне, но та так посмотрела на меня, что я понял: сейчас мать будет говорить мне правду. По крайней мере так, как понимает ее сама.

— Чем? Да Богдан был настолько ревнивым, что избивал меня за малейший взгляд со стороны, которого я сама могла даже не заметить. С ним о сцене, о театре, даже речи не могло идти. Он не хотел слышать о моей карьере, не хотел, чтобы я выступала, он убивал во мне все, ради чего я хотела жить. Ты же знаешь, наверняка знаешь, как актеру тяжело подавить в себе свое призвание. И это все несмотря на то, что он сам владел театром и знал всю подноготную. Проклятый ревнивый черт.

— Тогда зачем же ты вышла за него замуж? — я все еще не хотел верить матери. Я знал, как она умела приукрасить реальность.

— Глупая была, молодая. Любила его. Думала, что смогу исправить непримиримый характер любовью и лаской. Но ошиблась. Как же жестоко я ошиблась! Еле ноги унесла.

— Ты меня конечно извини, но я не слишком верю в то, что он был таким зверем. Ты ведь любишь мужское внимание. Может, у него были причины ревновать?

— О нет! Я была ему верна, как собачонка. Но даже если бы дала повод, ни одна ревность не оправдывает того, что он делал со мной. Не веришь? Тогда посмотри, после чего я подала на развод, — ее голос стал возмущенным и громким, и я понял, что сейчас Марьяна не играет, не притворяется. Она задрала футболку, открывая живот, и я увидел полоску шрама на боку, чуть выше бедра. Шрам был старым, но довольно большим, и виднелся отчетливо. Я заморгал в удивлении.

— Почему раньше я не видел этого шрама?

— Я неплохо научилась скрывать все, что не хотела показывать. Да и чем бы ты мог помочь? Только стал бы ненавидеть и бояться его, а я не хотела этого.

— Это сделал мой отец? — в шоке спросил я, проводя пальцем по белесой полоске и тут же, словно ожегшись, отдернул руку.

— Да, он. Богдан кинулся на меня с ножом. А знаешь какая была причина? Я приехала к нему в театр и там имела неосторожность поговорить с одним из его сотрудников. Но тот просто сделал мне комплимент, какая я хорошая актриса. Богдан тогда как с цепи сорвался, взбесился так, что даже я его не узнавала. Когда домой пришли, набросился на меня, за волосы таскал, по щекам лупил. А потом за нож схватился. И я не знаю, выжил бы ты, если бы я не извернулась, и лезвие попало не в бок, а прямо в живот. Я ведь уже тогда была беременна, только еще не знала. Меня-то может и откачали бы, а тебя уже вряд ли. Я возненавидела его за это, — глаза Марьяны блестели негодованием, и сейчас она не играла. В ее голосе я услышал жесткие нотки, которые моей матери были несвойственны, я словно узнавал ее с другой стороны, которую Марьяна от меня тщательно скрывала. — Богдан, правда, как кровь увидел, тут же испугался, сам скорую вызвал. Меня увезли в больницу, а он после долго просил прощения, в ногах у меня валялся, когда понял, что мог меня убить. Но я была непреклонна. Сразу сказала, что мы разводимся. Он не посмел мне отказать. Естественно, о беременности я и не подумала сообщать. В больнице врачей всех подкупила, чтобы они ему тоже ничего не сказали.

От услышанного у меня в душе что-то перевернулось, словно в мою планету врезался метеорит, и глобальное землетрясение сдвинуло пласты, которые казались нерушимыми и тысячелетиями лежали ровно, а потом вдруг содрогнулись от мощного толчка, покорежились, расплавились, выперли острыми зубьями гор и провалились бездонными впадинами, которые стали заполняться кипящей лавой. Точно так же все, что я знал раньше, в чем был уверен и нисколько не сомневался, вдруг изменилось, и кипящая лава теперь текла уже по моим венам. Я стиснул зубы, сдерживая ярость. Теперь поздно что-то менять, и мстить уже некому, и сам я — часть этого человека. Я и тогда не знал, как относиться к отцу, которого никогда не знал, а сейчас и подавно. Глубокий вдох заставил меня взять себя в руки.

— Тогда я не понимаю, зачем ты оставила меня, — сдавленным голосом произнес я. — Ребенок от ненавистного мужчины — не совсем то, к чему стремится женщина. Особенно успешная актриса. Сделала бы аборт.

— Арчи, — в ее голосе вдруг послышалась укоризна, а еще столько нежности, сколько я не слышал от нее за всю свою жизнь, — ну разве я могла от тебя избавиться? Ты же мой ребенок, моя кровь, я очень хотела тебя, ждала, любила с первого дня. Видишь, даже готова была рискнуть всем на свете. Если бы Богдан узнал, чей ты сын, он бы подмял меня под себя, сломал, сделал своей игрушкой, посадил в золотую клетку. Но ты мне был важнее. И я не пожалела ни одного дня о своем решении. И сейчас я очень тобой горжусь.