Не по совести

– Спокойно, ребята, я сейчас все улажу, – произнес пьяный хозяин, опрокидывая в себя еще одну стопку, и, уже обращаясь к родительнице, грубо добавил: – Я же сказал, любезная мама, что эти парни мои друзья – и они будут здесь жить! – последнюю фразу он выкрикнул громко, а для убедительности еще и ударил стопкой о полированный стол.

– Только после моей смерти, – заметила женщина, переходя от гнева к огромному сожалею и наполняя глаза неприятной жидкостью, имевшей солоноватый оттенок, – эти твои друзья таковыми являются, только пока ты их поишь винищем, а потом они непременно тебя предадут, причем сделают это самыми первыми… Убирайтесь, пока я не обратилась в полицию!

– Только попробуй, – грубым голосом сказал сын, перемежая свою речь отборнейшей матерщиной и пытаясь подняться из-за журнального столика, – я тебе такое устрою – сама убежишь из этого дома! Так что лучше иди в свою комнату и сиди там тихо, спокойно – а к нам? – даже не суйся… мы тебе не мешаем, соответственно, и ты нас не трогай.

Встав с мягкого кресла, он не удержался на пьяных ногах и завалился прямо на сидевшего рядом парня, грязного и прыщавого; тот отшатнулся и вспомнил всю нецензурную брань, какая ему была только известна; однако «нового друга» в беде не бросил, а, воспользовавшись помощью второго товарища, помог Андрею вначале подняться, а затем устоять на ногах, поддерживая его под руки и сохранив ему равновесие; обретя с их помощью дополнительную уверенность, обезумевший сын двинулся в сторону матери, замахнувшись рукой для удара. Видя своего любимого «мальчика» в таком неестественном для него состоянии и предполагая скорую неосознанную расправу, тем не менее страшную и жестокую, несчастная женщина выбежала из комнаты и, сопровождая свои действия громким криком, поспешила укрыться в занимаемых ей помещениях; успев запереть свою дверь изнутри, она часто дышала, пытаясь восстановить сбившееся от неожиданности и страха дыхание. Молодой же офицер, погруженный в алкогольное безумие, несколько раз постучал, а затем заплетавшимся языком грозно промолвил:

– Смотри у меня, сиди тихо!

Затем вернулся к своим новым знакомым, с которыми и дальше стал предаваться безудержному веселью. Тем временем женщина некоторое время терзалась в мучительных сомнениях, не желая, конечно же, вреда своему неразумному сыну; но все же в конце концов чувство собственного достоинства и страх за личную безопасность взяли над ее милосердием верх, в результате чего она позвонила старому полицейскому другу ее скончавшегося супруга. Тот отнесся к ее тревожной просьбе с большим пониманием и пообещал, что на служебном положении сына это происшествие никаким образом отражаться не будет.

Новые приятели в тот же самый момент погружались в пьяную эйфорию все больше и больше; а обнаглевшие бомжи уже снимали со своих ног грязную обувь, пышущую омерзительным запахом, наполняли воздух квартиры еще более «пронзительным ароматом» и гуляли по полковничьему жилищу, словно бы у себя дома, изучая все его доступные помещения; им даже хватило наглости зайти в детскую комнату, которая теперь пустовала; они и там оставили свой всепроникающий смрад, мгновенно въедавшийся и в детские игрушки, и в постельное белье, и в носимые вещи. Но! В этот момент хозяин жилых помещений, словно бы что-то вспомнив, резко поднялся со своего удобного места, насиженного и «пьяного», и проследовал посмотреть, чем же это занимаются его новые знакомые, ставшие ему на какое-то время самыми близкими, если не сказать, дорогими; увидев их в «детской», он пришел в немыслимое негодование, страшное и словами просто неописуемое, и, схватив за грудки того, что был «повонючее», бешено заорал:

– Вам кто, «…мать вашу эдак разэдак», разрешил здесь сейчас находиться?! Кто позволил входить в эту запрещенную комнату?! Если я разрешил вам свободно передвигаться – это еще не значит, что вы непременно должны распоясаться, – имел он в виду обнаглеть, – правильно заметила про вас моя мама – в душе вы такие же «грязные», как и снаружи.