Не плачь

Мы сидим прижавшись друг к другу на маленьком диване, и наши колени находятся совсем рядом, глаза смотрят на одно и то же колесико на одном и том же экране планшета. Мы ждем, пока планшет грузится. Украдкой вдыхаю запах его свежего цитрусового одеколона… И вот перед нами мемориальная страничка Келси в «Фейсбуке». Родные и друзья оставили печальные, душераздирающие записи. Они пишут о любимой дочери, внучке, племяннице и подруге. Что это? Многие считают, что в смерти Келси виновата ее соседка. «Ужасное стечение обстоятельств», – пишут одни, хотя другие называют произошедшее несчастным случаем. Кое-кто, похоже, считает, что «она» виновата в непредумышленном убийстве. «Она» – Эстер. Соседка покойной Келси. Родственники мертвой девушки считают, что Эстер – моя Эстер – убила Келси!

– Ты ведь не думаешь, что… – начинает Бен, но не заканчивает фразу.

Да, я думаю то же самое. Мы с ним смотрим друг на друга и молчим. Боимся произнести вслух страшные слова.

Не могу описать, что творится у меня в душе. Внутри все сжимается; желудок как будто ухнул вниз, к ногам.

Похоже, меня сейчас стошнит.

Алекс

В конце концов именно любопытство толкает меня в заброшенный дом напротив нашего. Я возвращаюсь после очередной рабочей смены; у меня болят ноги и ноют все мышцы. Войдя в прихожую, я вижу в окне напротив вспышку света – точно такую, какую мы с отцом видели накануне: есть – нет. И именно она привлекает мое внимание.

На провалившейся крыше сидит птица, обыкновенный гракл; голос у него похож на скрип несмазанной двери. Синяя голова птицы поблескивает в тусклом лунном свете. Гракл сидит на старой, прогнившей крыше, его черные глаза смотрят на улицу, на меня, и заостренный клюв нацелен в мою сторону. Я вижу все: блестящее оперение и искривленные лапки, сморщенные, словно старушечьи руки. Луна, идеально круглый шар, высоко поднялась в ночном небе, и мимо неспешно проплывают облака.

Прихватив кое-какие инструменты, я издали разглядываю дом напротив, прикидывая, как лучше проникнуть внутрь. Хочу знать, кто там живет и в самом ли деле дом захватили бездомные, как думает отец. Беру с собой несколько круассанов, которые мне дали в кафе. Круассаны с шоколадной начинкой. Обитатели дома напротив наверняка голодные.

Перехожу дорогу, ступаю на растрескавшийся тротуар. Под ногами у меня чьи-то имена. Несколько десятков лет назад их вывели в застывающем бетоне. Имена доказывают, что и здесь когда-то жили люди. Дом напротив не всегда был заброшенным.

Сумерки – такое время, когда весь мир приобретает синий оттенок. И заброшенный дом тоже синеет. Немногочисленные окна забиты фанерными щитами. Через окна в дом не забраться. Не собираюсь отдирать фанеру голыми руками. К тому же щиты приколочены старыми ржавыми гвоздями, так что я, наверное, умру от столбняка, если дотронусь до этих проклятых гвоздей. Мне не хочется думать о столбняке – судорогах, смерти – поэтому я беру захваченный из дома отцовский гвоздодер и надеваю толстые рабочие перчатки. Обхожу дом с тыла, где меньше риска, что меня заметит случайный прохожий, выдергиваю старые гвозди и аккуратно ставлю фанерный щит на землю.

Встаю на скамеечку, также захваченную из дома, чтобы удобнее было лезть в окно, Смахиваю с подоконника гвоздодером оставшиеся осколки. Внутри еще темнее – почти ничего не видно. Правда, луна светит как раз сюда. Уже очутившись в доме, я вижу, какого свалял дурака: шагах в десяти от меня есть еще одно окно, с которого уже сняли фанерный щит. И стекло там уже разбито. Сквоттеры!

Задираю голову. Потолок просел; весь пол в кусках штукатурки. Внутри темно, но, к счастью, я захватил с собой и фонарь. Щупаю стену в поисках выключателя. С удивлением – и вместе с тем без всякого удивления – отмечаю, что электричества нет. Скорее всего, его отключили много лет назад. Значит, нелегальные захватчики пришли со своим фонарем. Вот какой свет мы с отцом иногда видим в окно. «Есть – нет». Фонарь или лампа. А может, и свеча.

Осмотревшись, я понимаю: прежние владельцы поспешили все бросить.

Уходя, они, конечно, забрали все ценные вещи. И электроприборы, и почти всю мебель. Остались безделушки, мелочи, которые обладают ценностью не материальной, а скорее сентиментальной. И все же при желании за них можно было бы хоть что-то выручить. Ваза, шахматная доска, сломанные часы – стрелки навсегда застыли на 8:14. Со временем газ и свет отключили за неуплату; воду же отрезали только после того, как в доме замерзли и лопнули трубы. Банк пытался продать дом с аукциона, но не нашлось ни одного желающего его купить. Поскольку снос стоит дорого, про дом просто забыли. Соседи даже подумывали поджечь заброшенный дом – тогда хоть можно погреться в пламени и посмотреть на пожар. По-моему, в данном случае поджог – не такая плохая мысль. Но никто не хотел злить дух Женевьевы, то есть нечто несуществующее.