— Слушай, ну, ты сволочь… — говорю ему и тут только вижу угрюмую злость в его глазах.
Дурак.
— Так, — резко наседаю на него. Еще ни разу, по-моему, так не наседала.
— Чего?
— Встал и проводил.
— Ты, блять, это серьезно?
— А чё — я смеюсь?
Зыркаю в прихожую, вижу испуганное лицо мамы и поспешно возвращаюсь к ней.
— Доченька, а может, он бьет тебя?.. — шепчет мама и заговорщически предлагает: — А давай вместе его выставим… может, ты одна боишься…
От этого я немного веселею.
— Не, мам, — говорю и надеюсь, что мама видит искринкой смеха в моих глазах. — Не бьет. Он меня, скорее, это… с точностью до наоборот.
— Чего — н-на-наоборот?
— Защищает. От битья.
— Катюш…
— М-м-м?
Мама смотрит на меня озабоченно и, кажется, теперь не прочь поставить мне градусник.
— Мам Лиль, слушай, может, останешься, а? Ты не думай… он… э-э-э…
Мне хочется сказать «он хороший», но я запинаюсь, соображая, как сама только что его назвала.
— Слушай, я уже ничего не думаю… Я не буду вам мешать…
— А вы нам не мешаете, — спокойно произносит нарисовавшийся вновь Рик.
Вот же ж — пришел проводить.
— С-спасибо. Рада, — с достоинством произносит мама, затем требовательно отчеканивает: — Нет-нет, н-не н-надо меня провожать. Л-ладно. Удачи вам.
Я очень люблю свою маму, поэтому, пока она на лифте едет вниз, бегу на кухню и открываю настежь окно.
— Мам Ли-и-иль… — зову протяжно. — Мам Ли-и-и-иль!
— Чего тебе, чертова девка?! А-а?! — кричит она мне через весь двор. — Смерти моей хочешь?!!
— Мам Ли-иль! Живи до-олга-а! Мам Лиль! В воскресенье…
— Чего тебе?
— В воскресенье маникюр делать будем?
— Ты, что ли, собралась?
— Ну, хочешь, в салон пойдем…
— На черта мне эти салоны… Закрыто все… В какое воскресенье, в это? Не могу!
— Да не-е, в следующее… или после…
— Ладно. Подъезжай.
Рик смотрит на эту картину с безмолвным спокойствием — бутылкой пива в руках. Будь я на месте мамы — тоже испарилась бы в ускоренном режиме. Оборачиваюсь на него, смотрю — ну, не… ЧМО ли…
— Вот… надо было, а? Надо было все это?
— Ты почему ее так зовешь?
— Кого это —
— Мать.
— Маму?
— Она тебе что — не родная?
— Тьфу ты, господи. Хорошо, хоть при ней не спросил.
— Ну, так обычно зовут… я не знаю… свекруху, там…
— «Свекруху»…
Выталкиваю из себя нервный вздох.
— Свекровь у меня была нормальная, кстати. Не то, что ее… хотя он так пиво не бухал перед тещей.
— Ты поговори, поговори мне еще… — легонько свирепеет он. — Ну? Че он еще не делал?.. А?.. Не бил? Не изменял?
— Да пошел ты.
Меня злит, что этот… дебил-пивосос зачем-то вспомнил про Миху, и я рассерженно ухожу в зал — следить за счетом.
Рик заходит ко мне:
— Че, я мать твою прогнал, что ли?
— Ты, «мать твою», — цежу я сквозь зубы, — никого не прогонял. Она сама уехала. Потому что она…
— …нервная у тебя?
— …потому что она переживает за свою дочь.
— И поэтому бросает ее в пасть к волкам?
— И поэтому, — не даю сбить себя с курса, — предоставляет ей возможность самой разбираться в собственной жизни.
— И в чем тебе там надо разбираться?
— А хрен тебя, — говорю, — знает, в чем мне там надо разбираться.
Он садится рядом со мной на диван, а я не обнаруживаю желания придвинуться к нему ближе, чтобы начать разбираться.
«Следить за счетом» оказывается неимоверно нудно, поэтому я вскоре снова ухожу на кухню — доделывать неправильный плов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Люмумба
Хоть спонтанное знакомство с мамой и не заладилось, но выходные проходят на удивление неплохо.
Во-первых, несмотря на то, что немцы прояривают, после матча Рик с хорошим настроением заходит ко мне на кухню и совершенно неожиданно принимается мне помогать. При этом выясняется, что играла не Херта, а Лейпциг («Ты че, Херта — в ЛЧ… да я б на радостях заранее нахерячился…»), и проиграли они не итальянцам, а англичанам. Бог с ними. Я до сих пор пребываю в некотором замешательстве и особо с ним не разговариваю. Его это не напрягает.
Во-вторых, ему нравится обед, который мы вместе с ним приготовили. Он даже спрашивает:
— Как это называется?
— Неправильный плов.
— По-моему, правильный.
— М-м, спасибо за комплимент. А ты ел правильный?
— Да. В «Самарканде».
Понятия не имею, хорошо ли его там готовят, в Кройцберге.
— Тогда приятно вдвойне, — замечаю только.
Затем вкратце объясняю, что меня связывает с Самаркандом — настоящим.
Забавно, но в Самарканде когда-то познакомились отец и мама. Родилась-училась-то мама в Ленинграде, а в Самарканд ездила на каникулы — «посмотреть» город.
— Мой папа родом из города Шахризабса. Это недалеко от Самарканда.
Рик слушает безэмоционально, но, как я теперь знаю, внимательно. А я рассказываю ему про то, что после войны, прежде чем перебраться в Шахризабс, дедушка строил Янгиабад, в котором потом добывали уран, а теперь местные приезжают зимой кататься на лыжах, как будто в узбекскую Швейцарию. Отмечаю, что неправильный плов от моих рассказов кажется только вкуснее — по-моему, в нас нормально его влезает.