Не нужно молчать

– Ах, так вот как теперь называется читерство? Бен снова приблизился вплотную и с вызывающей улыбкой принялся крутить мяч на указательном пальце. Затем перехватил его обеими ладонями и занес у меня над головой. Я попыталась его отобрать, но Бен оказался проворнее: опустил мяч, снова вскинул, перекатил у себя за спиной и, не успела я опомниться, сделал безупречный бросок крюком. Вшууух. Мяч провалился в сетку, даже не коснувшись обода.

– Не смотри так. Правила есть правила. Я был в защите, а ты допустила контакт.

– Я тебе сейчас покажу контакт! – с рычанием пригрозила я.

Он в притворном ужасе завопил и попытался подобрать мяч, но я уже запрыгнула ему на спину и обвила шею руками. Вообще‐то, я планировала классический захват – но против Бена с таким же успехом можно было выставить котенка. Ничуть не смутившись, он подхватил меня под колени и принялся наматывать круги по двору. В животе снова запустилась маслобойка, но мы оба хохотали как придурочные.

Наконец он остановился под огромным дубом. С нас градом лил пот, и мы никак не могли перестать хихикать. Я, все еще с кружащейся головой, принялась слезать со своего «ослика». Пока я нащупывала ногой землю, взгляд снова зацепился за белесый шрам – и я с трудом подавила порыв коснуться его губами.

Вообще‐то, я не собиралась испытывать к Бену ничего такого. Когда в сентябре между нами проскочила искра, я сочла ее чем‐то вроде простуды или случайного загара, которым обзавелась в День труда[3]. Решила, что все пройдет максимум к октябрю. Я думала, что смогу контролировать свои чувства, скрыть их, как веснушки – под основой для макияжа и слоем пудры. Я всю жизнь собиралась самостоятельно выбрать того, в кого влюблюсь.

Только вот любовь так не работает.

Когда‐то ты был моим другом.

Когда‐то Айова была океаном.

Дай время, и все изменится. Теперь же я парила между небом и землей – в буквальном смысле, на спине у Бена. Я так ни в чем ему и не призналась – хотя, возможно, он догадался сам. Я не удержалась и осторожно провела по шраму кончиком пальца. В следующую секунду мои кроссовки коснулись травы.

Бен с улыбкой потер кожу за ухом.

– Напоминание о твоем первом фоле.

– Это была случайность! – возмутилась я, но вокруг глаз Бена уже разбежались морщинки, и по двору раскатился знакомый смех.

Когда он снова на меня взглянул, лицо его было убийственно серьезным.

– Ты давно точила на меня зуб, Уэстон.

О чем мы сейчас говорим?

Бен отвернулся и зашагал к подъездной дорожке. У меня разом ослабли колени.

– Я просто…

Я поплелась следом, пытаясь проглотить внезапный комок в горле. Бен поднял с земли оранжевую футболку, но не стал ее надевать, а обвязал вокруг пояса шорт.

– Ты просто что? – поинтересовался он.

Воздух между нами словно сгустился. Я почти чувствовала, как огромный невидимый пресс прижимает меня к дороге, и старалась смотреть куда угодно, только не на Бена. В молодой траве под почтовым ящиком пробились крокусы. Компания мальчишек через улицу случайно забросила в соседский двор мяч для гольфа и теперь громогласно выясняла, чья это вина – причем в таких выражениях, что их матерей, окажись они здесь, хватил бы удар.

Все знакомые слова вдруг стали неуклюжими и неуместными. Переносицу снова прострелила глухая боль. Похоже, вчерашняя текила еще долго будет мне аукаться. За почти тринадцать лет знакомства с Беном Коди я никогда не лезла за словом в карман. Неужели я и правда давно точила на него «зуб»? Или только с прошлой осени? Он знает? Как он узнал?

Наконец сквозь туман текилы и головной боли пробилось единственное слово. «Спасибо».

– Что? – Бен одновременно хмурился и улыбался.

Я поняла, что сейчас начну заикаться, но все же заставила себя поднять на него глаза. Продолжать и дальше пялиться на футболку, обвязанную вокруг пояса, было глупо.

– Спасибо, что позвал меня на вечеринку. И что отвез потом домой.

Он ухмыльнулся:

– Ну, кто‐то должен был это сделать.

– Хорошо, что это оказался ты.

– Не доверять же тебя всяким охламонам.

Вокруг глаз Бена снова разбежались морщинки. Это был наш код. Любимое словцо моего папы. В детстве, когда мы с Беном смотрели по телевизору матчи с участием «Айова Хокайс» и чересчур громко выражали свои восторги, он ворчал на нас с дивана: «А ну поспокойней, охламоны!»

Я улыбнулась. В этом заключался талант Бена: делать все легким. Даже если я стояла перед ним в растрепанных чувствах и с лицом красным как помидор, он умудрялся разрядить обстановку одним словом.

– Папа меня убил бы, если бы я оставила тачку у Дунов. За это тоже спасибо.

– Для чего еще нужны друзья?

Черт. Этого я и боялась. Добро пожаловать в бесплодные степи френдзоны.

Я задумалась, осознает ли он, что вчера вечером произнес ту же фразу. Припомнила, как он забрал мои ключи и наклонился к самому лицу, так что наши лбы соприкоснулись. Для меня это было гораздо больше «дружбы». Возможно, только для меня? Возможно, во всем был виноват лайм и сок агавы?