У нас над головами летит самолет, оставляя за собой жирный след. Я думаю о дочери жертвы, которая сейчас летит из Австралии в тесном кресле экономкласса с мыслями об убийстве матери.
– Рэйчел, – говорит Дайан и так резко останавливается, что у нее под ногами хрустит гравий. – Ты уверена, что сможешь вести это дело?
Я тоже останавливаюсь, пинаю камушек и смотрю, как он отлетает на пару метров на обочину в сторону перелеска.
– Почему нет?
Я чувствую за спиной, как ползет запах ее сигареты. Нельзя было делать эту затяжку, я от никотина как пьяная.
– Ты же понимаешь, – говорит она, громко выдыхая. – Мальчик.
Я ничего не отвечаю и пинаю очередной камень. Кто-то уже должен был это сказать, и я даже готовилась, но Дайан застала меня врасплох. Я стискиваю зубы; пытаюсь не поддаваться боли.
– Со мной все нормально.
Я иду дальше, не собираясь больше это обсуждать. Дайан вздыхает и идет следом.
Дойдя до конца тропинки, вход на которую перекрыт бело-голубой лентой, трепещущей на ветру, мы видим сержанта Чесника. Он и его команда патрульных закончила опрашивать соседей. Он направляется прямо к нам.
– Что-то удалось узнать? – спрашиваю я.
Дайан подныривает под ленту, чтобы затушить ботинком свой окурок.
– Есть за что зацепиться, – отвечает он. – Соседний дом принадлежит доктору Анне Джонс, она кардиохирург в больнице.
Я быстро оглядываюсь через плечо на крышу больницы, которая выглядывает из-за перелеска, где мелькают пятна белого – комбинезоны криминалистов.
– Это был ее ребенок?
– Да, мэм.
Я смотрю на Дайан.
– Какого размера были следы на лужайке?
– Тридцать девятый или сороковой, – говорит она, снова подныривая под ленту.
– Кто-то из соседей видел жертву недавно?
– Были люди, которые видели, как она шла в школу забирать мальчика в четверг днем.
– Но никто не видел, чтобы они вернулись?
– Нет, мэм.
– Жилица дома на углу, миссис Дженни Ховард, кажется, хорошо знала жертву. Возможно, с ней стоит поговорить.
– Отлично, Энтони. Спасибо.
Я поворачиваюсь и иду обратно по переулку, ускоряя шаг, чтобы поскорее заглянуть в окна соседнего дома.
– Кое-кто взял след, – саркастически бросает Дайан.
Анна
Я мою руки у раковины, глядя в операционную сквозь стеклянную перегородку.
Ахмед Шабир лежит без сознания на операционном столе и ждет прикосновения моего скальпеля. Я смотрю на его голые ступни, выглядывающие из-под покрывала, на то, как поднимается и опускается его грудь – фрагмент голой плоти, огороженный хирургическими простынями. Доктор Бёрке вставил дыхательную трубку, Карин проверяет аппарат искусственного кровообращения. Хирург, который дежурит сегодня, готовит ногу для извлечения вен.
Я смотрю на свои руки, покрытые от локтей до кончиков пальцев мыльной пеной, на участок ярко-розового там, где я слишком сильно терла щеткой и задела кутикулу на ногте. У меня ужасно трясутся руки. Сжимаю их в кулаки, и между пальцев пузырится пена. Со мной такого никогда раньше не было. Я известна своей твердой рукой. Включаю кран и смываю пену.
Ограждения в каждом из коридоров, ведущих в отделение, тщательно замаскировали, чтобы не привлекать внимания, поставив знаки о том, что идет уборка. Патрулировать коридоры будет Дэвид, который обычно стоит на входе в больницу. Мы каждое утро здороваемся друг с другом, и я смею надеяться, что, если мы встретим его в неподходящее время, мне удастся выкрутиться.
Как только я сделаю свое дело, мне нужно будет очень быстро выкатить тело в коридор к лифту. Всего шесть метров, но у меня будет полторы минуты, чтобы встретиться с похитителями, дойти до лифта и зайти в него до того, как появится Дэвид.
Покончить. От этого слова у меня волосы на затылке встают дыбом.
Я пользуюсь мгновением, когда вода стекает с моих рук в раковину, чтобы закрыть глаза и подавить приступ паники. И вдруг слышу, как он меня зовет.
Я трясу головой.
Я не могу дышать.
У меня так сильно кружится голова, что меня сейчас стошнит.