Не надо печалиться, вся жизнь впереди!

Может,
   слишком старательно
я по прожитым дням бегу…

Старые фотографии,
зачем я вас берегу?
Тоненькие,
   блестящие,
гнущиеся, как жесть…
Вот чье-то лицо пустяшное,
вот чей-то застывший жест.
Вот детство вдали маячит,
кличет в свои края.

Этот насупленный мальчик —
неужто таким
был я?!
Фотограф по старой привычке
скажет:
«А ну, гляди:
отсюда
   вылетит птичка.
Ты только смирно сиди».
Он то говорит, что должен, —
профессиональный тон.
«Не вылетела?
Ну что же…
Ты приходи
   потом».
И мальчишка на улицу выйдет
и будет думать, сопя:
«Когда ж эта птичка вылетит?
Какая она из себя?
Синяя или оранжевая?»
И мальчишка не будет спать.

К дому,
   где фотография,
он утром придет опять.
Будет взгляд у фотографа
сумрачен и тяжел.
Он мальчика встретит недобрым:
«А-а,
   это ты пришел!
Шляется тут,
   бездельник,
а ты занимайся с ним…
Не вылетит птичка без денег.
Не вылетит!
Уяснил?»

Паренек уйдет осторожно.
Но, исполнить мечту решив,
он будет копить
на мороженом
сэкономленные
гроши.
Через неделю мальчишка
вернется к дому
   тому.
И опять
не вылетит птичка,
обещанная ему.

И фотограф тогда ответит —
будет голос жесток:
«Нет этой птицы на свете,
пойми ты это, браток.
Я говорю серьезно, —
зря ты птицу искал».

И мальчишка размажет
   слезы
соленые
по щекам.
Покажется маме
на диво
смешною его беда,
что птичка из объектива
не вылетит
никогда…
Он будет плакать.
Не скоро
он забудет свою мечту.

А потом он окончит школу.
А после пойдет в институт.
Поймет он,
   как слово
      дорого.
Повзрослеет.
Выйдет в отцы.
И все же
   не будет любить
фотографов
за то, что они…
лжецы.

Никто никому не грубит

В музее тепло и пустынно.
Директор шагает со мной.
«Вот эта большая картина
написана
   перед войной.
И что нам особенно важно —
показан
   типичнейший быт…
Названье ее
странновато;
«Никто
   никому
      не грубит».
На лавке,
как будто на троне,
который всему
   научил,
сидят,
   неподкупные,
трое
спокойных и сильных мужчин.
Надежда рыбацкой элиты,
защита от всяких обид…
Ставрида,
вино
и маслины.
Никто
   никому
      не грубит,
И женщина сбоку.
Непрочно
ее полушалок цветет.
Чуть-чуть она даже
   порочна.
Но это ей, в общем, идет!
Над нею
   мужская когорта
вершит
справедливейший суд.
Сейчас они встанут
   и гордо
решение произнесут.
Мужские права обозначат.
Поднимут бокалы вина.
Они еще пьют
   и не знают,
что все переменит
война…
Один,
   орденами бряцая,
вернется лишь в сорок шестом.
Подастся другой в полицаи.
Его расстреляют
   потом.
А третий —
   большой и довольный —
под Харьковом
будет убит…
И женщина
   станет вдовою…
Никто
   никому
      не грубит.

«Война откатилась за годы и гуды…»