Не надо печалиться, вся жизнь впереди!

Где же она пропадала?
   (Поиски – труд напрасный!)
Вновь я ее листаю,
с прошлым —
   глаза в глаза.
В этой потертой книжке,
   будто в могиле братской —
мертвые
телефоны,
мертвые
адреса…
Уже ничего не поправишь.
   Уже ничего не скажешь.
И не напишешь писем.
И не дождешься звонков…

Вот на пустой странице —
   Шукшин Василий Макарыч.
А перед этим —
   рядышком —
Симонов
и Смеляков…
Как поименный список
   армии перед боем
(хватит работы санбатам,
   разведчикам
      и штабам!).
Ояр!
Куда же ты, Ояр?!
Не отвечает Ояр.
Сумрачно и таинственно
   палец подносит к губам.

Строки в потертой книжке
   все еще смотрят призывно.
Все еще дышат,
   требуют,
      вздрагивают и говорят.
Я имя читаю
и слышу
   глуховатый голос Назыма:
«Брат,
   мы давно не виделись…
Как поживаешь,
брат?…»

Трудно листать страницы.
Видеть фамилии
   тяжко…
Зимний полуденный Вильнюс.
За незастывшей рекой
улица Малонеи.
«Стаська! – кричу я.
   – Стаська!»
Он улыбается грустно.
   Машет нездешней рукой.

Старая, старая книжка.
Буквы поблекли.
Однако
имя любое —
   словно
      прикосновенье к огню.
Строчка:
«Звонить Паруйру!!»
   Два восклицательных знака.
Может, звонил.
Не помню.
Больше не позвоню.

Старая книжка свидетельствует,
   жалует
      и обвиняет,
как черный квадратик в «Вечёрке» —
   каждый ее листок…
Где ты, Кузьмич?
Откликнись!..
И комнату заполняет
неповторимо протяжный,
   скорбный луконинский вздох…
Я позабыл о времени,
   старую книжку листаю.
Вся она —
будто исповедь
   осиротевшей семьи…
Рана моя
   открывшаяся.
Память моя
   святая.
Други мои – товарищи.
Вечные судьи
мои.

Старые фотографии