Не измени себе

Кондрат Пухов родился не в бедной семье, но и богатой ее нельзя было назвать. И все-таки женихом он был завидным. Высокий, широкоплечий, лицом пригож, плясун первый, и в играх отличался, и до веселья охоч, нахрапистый. Не одна девка сохла по нему в Мазине, а уж он не проходил мимо, если ему не отказывали. За что был бит неоднократно кольями.

Наверное, нагулявшись вволю, Кондрат женился бы на красивой, из справного дома, девахе, которая нарожала бы ему дюжину ребят, и тем продолжил бы крестьянский род Пуховых.

Но суждено было случиться в его жизни другому. Повстречалась Кондрату ягодка совсем с другого поля. Звали ее Софьей. Отец Софьи Галактион Алексеевич Турищев владел богатым магазином и, по слухам, кое-что скопил для дочери. Девушка была хороша собой, к тому же получила столичное образование. Одним словом — барышня и не чета Кондрату, окончившему три класса церковноприходской школы «да четвертый коридор».

Увидел он ее впервые в уездном городе в базарный день. Возможно, если бы не особые обстоятельства, Софья бы и не заметила Кондрата, хотя и глазел он на нее, не отрываясь, и волочился битый час следом. Взгляд Софьи проходил как бы сквозь него, Кондрата. Одета она была в тот день в ситцевое платье с кружевом, соломенная шляпа с голубой, в тон платью и глазам, лентой, закрывала от солнца смуглое лицо, но глаза, несмотря на тень, яркие и притягательные, смущали, как заметил Кондрат, не одного его. Волосы, золотистые, легкие, выбивались густыми вьющимися прядями из-под шляпы, по девушка не могла их поправить: одна рука у нее была на перевязи, а в другой — легкая корзиночка с покупками. Сопровождала ее тихая немолодая женщина.

Они уже собирались уходить и продвигались мимо скотного ряда, когда у двух мужиков, передающих из полы в полу повод проданного быка, бык этот вырвался и, разметая все на своем пути, ринулся наутек. Бык летел прямо на Софью, а она, как завороженная, не могла сдвинуться с места, с ужасом глядела, загораживая корзинкой забинтованную руку.

Кондрат бросился к быку наперерез, схватил за рога, повис и, когда бык остановился, рванул к земле его голову и резко крутанул. Бык, взревев, упал.

Софья в обмороке лежала на земле, подвернув больную руку. Вокруг нее хлопотала та самая женщина. Кондрат, обтерев о штаны руки, подошел и, как хрупкую драгоценность, поднял Софью и понес к пролетке. Женщина помогла усадить Софью на подушки.

Софья пришла в себя еще в дороге, поблагодарила его улыбкой. Кондрат проводил ее до самого дома, помог сойти с пролетки и теперь, помогая, обнял ее за талию вроде бы ненароком. Его пригласили в дом, угостили чаем. Узнав, что он мазинский, просили приходить, не стесняться, по-соседски.

Не надо было упрашивать Кондрата — он был на седьмом небе от такого приглашения…

А через три-четыре встречи у Софьи пошла голова кругом, и она влюбленно представляла Кондрата своим знакомым:

— Мой самородок!

Отца удивила увлеченность дочери, но втайне он тому обрадовался. Социалист-революционер по убеждениям, Галактион Алексеевич давно уже поселился в Подмосковье и по заданию своего партийного центра занялся торговлей — партия эсеров нуждалась в деньгах. Турищев поставил дело на широкую ногу. Он и свой центр, не обижал, и дочь не забывал, хотя жила она в Петербурге вместе с дедом и бабушкой, души не чаявшими в единственной внучке.

Эти люди хотя и не принадлежали к высшему свету, тем не менее имели довольно широкие связи, которые помогли дать внучке блестящее по тем временам образование. И дед и бабушка постоянно давали Соне понять, как не правы ее родители, связавшие свою судьбу с преступным миром революционеров, из-за чего и оказались в Сибири. Из Сибири мать Сони не возвратилась — умерла от чахотки, и потому отца Сони, зятя, в этом доме не любили. Тем не менее хлопотами деда срок наказания Галактиону Турищеву сократили наполовину и разрешили поселиться в Московской губернии.

У Сони с детских лет были два учителя: один из них француз по национальности (он владел и английским), а другой, русский, учил ее немецкому языку. К тайному огорчению бабушки, особое пристрастие Сонечка проявила к немецкому и увлекалась в основном немецкой литературой.

— И что ты, Сонечка, нашла в этом солдафонском языке? — сетовала бабушка, говорившая больше по-французски, чем на родном русском.

А увлечение Софьи объяснялось причинами весьма простыми: учитель немецкого языка, студент Станислав Александрович Полонский, с восторгом рассказывал Соне о ее отце Галактионе Алексеевиче, убеждения которого он разделял. Он же и внушил девочке самую горячую любовь к отцу, о котором в доме деда запрещено было упоминать. Любовь эта разрасталась по мере того, как строжали запреты. Отец в глазах Сони из «каторжника и преступника», как именовали его дед и бабушка, вырос в героя, жизни своей не жалевшего для счастья народа.