Не измени себе

— Уж не могла поднатужиться на сына, — шутливо ворчал Кондрат.

— Полюбишь и дочь, — мягко улыбалась Соня. — Тем более сын уже есть.

На скулах заметно обозначались желваки, и все же Кондрат воздерживался пока от резкости. Бормотал сумрачно:

— Для наследника… своя и кровь должна быть.

Софье хотелось успокоить мужа: она с радостью родит ему и сына. Но что-то ее удерживало от этих слов.

Девочка росла здоровой, доброй матерью стала Соня я для приемного сына, ни чем не отличая его от своего ребенка. Вступление в счастливую пору материнства поразительно изменило Соню. Хорошенькой, темпераментной и непосредственной она была всегда. Но после рождения Жени она как-то незаметно превратилась в красавицу, полную достоинства молодую женщину. Софья не гнушалась никакой работы, но все же нелегко было ей привыкать к жизни в крестьянском, хотя и богатом, хозяйстве. В доме отца, так и не женившегося второй раз, жила дальняя родственница, тетя Глаша, по-матерински привязавшаяся к Соне. Глаша не захотела бросать Сонечку — на нее-то и легла большая часть забот по хозяйству, тем более что она привыкла заниматься этим.

Сложным было отношение Кондрата к Соне. Он был покорен ее хрупкой красотой, ему хотелось оберегать ее, чтобы смело могла она опереться на его сильную руку. Но постепенно Кондрат стал убеждаться, что в Соне своя сила, невидная глазу, но зато пересиливающая его силу — сила ума. Что бы ни говорила она — так и сбывалось, и Кондрату, оказывалось, не стоило ей перечить. Но главное, ему постоянно мерещилось, что она надсмеется над ним, тыкает ему в нос свою образованность более того, есть у нее в душе такие тайные двери, в которые он не мог достучаться, как бы ни грохал кулаками, Соня после родов превратилась в Софью Галактионовну, он теперь казался себе приказчиком возле барыни, хотя видел, что Соня старается не подчеркивать разницу их образовании и работает с ним наравне. Но совершенно вывел Кондрата из себя и поселил в душу глухую неприязнь случай с офицерами.

Кондрат перед женитьбой перевез и собрал в Мазине добротный дом под цинковой крышей, принадлежавший когда-то родственнику. Цена дома в пятидесяти километрах от Москвы неизмеримо выше, чем за триста верст. Но тесть расщедрился на хоромы, а пятистенок стоял, зарастая паутиной и пылью.

— Пусть стоит. Ромку отселю, когда подрастет.

И вдруг разразилась война с Германией. В Мазине обосновалась интендантская служба, потому что рядом проходила железная дорога, имелись вместительные склады. Кондрат выгодно сдал в аренду пустовавший пятистенок и заключил еще более выгодные контракты на поставку армии зерна и кожи — и через полгода на этих поставках он набил порядочную мошну.

Однажды Кондрат устроил для офицеров званый обед.

Те же, напившись, стали вести себя в доме по-хозяйски. Терпению Софьи пришел конец, когда плюгавенький капитан вдруг обратился к полковнику на скверном французском языке:

— Вы не находите, Николай Игнатич… у этого сиволапого весьма пикантная женушка?

— О, да… действительно очаровательна.

Капитан ухмыльнулся и скосил глаза на Софью.

— М-да. Может, расщедрится на ночку-другую…

У Софьи отлила кровь от лица. Она поднялась со своего места и направилась к капитану. Отчеканивая каждое слово, Софья произнесла по-французски:

— Вашему хамству нет предела. Я щажу вашу потную, красную физиономию только потому, что вы мой гость.

Трое офицеров, сидевших во главе стола, онемели.

— Боже мой, что вы натворили, капитан?! — наконец обрел дар речи полковник — говорил он теперь по-немецки. — Что угодно, капитан… Инцидент должен быть ликвидирован немедленно.

— Да вы не просто хам. Вы негодяй! Жаль, что мне, женщине, недоступна дуэль. Я бы с наслаждением всадила пулю в ваш медный тупой лоб… О, как я вижу, вы можете драться и с женщиной? — заметила Софья, увидев, как рука капитана ищет кобуру.

— Подите вон, капитан! Вон! — в бешенстве выкрикнул полковник уже по-русски.

— Нехлюдов! Истомин! Отобрать оружие… И домой! Под арест!

Два поручика легко заломили руки капитану, пытавшемуся вступить с ними в борьбу. Пьяного увели. Полковник был обескуражен, искренне теперь опечален. Он долго извинялся, пытался как-то замять скандал, обещал строго наказать… Но вечер был безнадежно испорчен.

Кондрат за это время не произнес ни слова. У него был вид рака, ошпаренного крутым кипятком. Он ничего не понял, его оскорбляли в собственном доме, и он наливался злобой и молчал. Баба защитила его честь, вернее — свою честь, потому что какая может быть честь у мужика. С того дня он возненавидел Софью.