Не измени себе

В Англии на крупных состязаниях преодолел 220.

Через две недели в Финляндии — 222.

В Италии — 224.

В США — 225. Там я попросил установить 229 — на один сантиметр выше своего мирового рекорда. Этот результат мне не покорился, но я почувствовал — рекорд близок. В Париже перелетел 226, пошел на 230. На этой высоте я прикоснулся к рейке только кожей колена. Планка мелко задрожала и, как живая, осторожно сползла с подставок.

Стало ясно: еще месяц, и я сажусь на такого коня, на которого вряд ли кто из прыгунов сумеет сесть в течение ближайших нескольких лет…

Но пока я сел на мотоцикл. Позади мотогонщицы, сокурсницы по институту.

Во время моей тренировки она вихрем носилась возле стадиона, с ревом закручивала невероятные виражи. Я попросил ее подвезти меня до метро. Она, словно ждала этого, сразу согласилась.

Москва лежала в золотых листьях, только что прошел дождь; из-за туч проглянуло солнце. Все сверкало: лужи, плоскость реи, окна домов, гранитный парапет набережной. И свет был какой-то необычный — торжественный и строгий.

Придерживаясь рукой за плечо девушки, я положил другую ей на бедро. Она коротко взглянула ва меня, мягко улыбнулась. На один миг…

Но именно в этот миг я успел увидеть подрагивающую стрелку спидометра на отметке «80 км», крутой поворот дороги, исчезающей в темном провале туннеля; перед его зевом огромную искрящуюся лужу…

Подумать:

«Эта девушка похожа на мое будущее».

Ощутить: гармонию всего… Скорости, погоды и улыбки этой девушки…

Этот момент сконцентрировался в невыносимо яркую точку пронзительного счастья.

В следующее мгновение мотоцикл влетел в лужу, скользнул влево, из-под меня тотчас ушла опора.

Я попробовал сохранить равновесие, разбросал в стороны руки, ноги…

Почему так?

Человек рождается в страданиях матери… Его кормят грудью, потом из соски, из ложки… Его учат ходить, разговаривать… Затем читать, писать, думать… Его долго, трудно, упорно учат жить в этом мире… Он растет, он слушает, он видит, он чувствует, он внимает… Наконец он осваивается, выбирает цель. И идет к ней… Опять долго, опять трудно, опять упорно… На пути он любит, терпит, отчаивается, набирает силы — он приходит к цели… Он совершает тысячи усилий, из которых складывается жизнь… И только одно неверное движение…

Как большинство людей, я прощал и прощаю сейчас себе многое. А этого никогда не прошу себе…

Я сделал все наоборот.

Нужно было вцепиться в мотоцикл и поверить. Поверить, что он впишется в изгиб дороги.

Я оказался неспособным на это. Я всю жизнь привык надеяться только на себя…

Машина вписалась. Вписалась, выскочив из туннеля, впритык к дуге тротуара.

От удара колеса о бровку я вылетел из седла… Меня потряс страшный удар о столб, я понесся в черную бездонную дыру… Сознание успело поставить точку:

«Смерть… Все…»

Потом я подумал:

«Тихо…»

И сразу догадался:

«Жив!..»

Я открыл глаза, увидел сокурсницу. Бледная, она бежала ко мне, бросив мотоцикл, ее всю трясло в нервном ознобе. На ней не было ни одной царапины.

Я попытался встать, но почему-то не смог. Потом на обочине вдруг заметил свою правую туфлю. Я посмотрел на ногу, с которой она соскочила, и не нашел ее. Я на ней сидел. Подо мной что-то хлюпало, я сдвинулся на руках в сторону — там оказалась липкая лужа крови.

Я высвободил из-под себя ступню — вместо нее торчали страшные костные отломки. Сама ступня висела на одних связках и сухожилиях.

Мои кости были неестественно белого цвета.

Я равнодушно отметил:

«Все, как в анатомичке института».

И тотчас почувствовал боль. Саднящую, безысходную, точно ногу мне отрубили топором.

Из темноты туннеля вылетел МАЗ, пронзительно завизжал тормозами.

Я сидел на его пути — грузовик чудом не задавил меня.

Моя подруга по-прежнему находилась в шоке, ее бил страшный озноб.

Опять заскрипели тормоза — теперь уже на МАЗ чуть не наскочил «Запорожец».

Оба водителя побежали ко мне, на полдороге остановились. Люди увидели крошево моей ноги.

Я протянул к ним руки, попросил:

— Помогите…

Они разом кинулись ко мне, подхватили, поставили на целую ногу.

Вторую я успел подогнуть — ступня на ней болталась, как маятник. Я взял ее в руки, чтобы она не отвалилась совсем, приставил обратно. Так, поддерживаемый водителями, поскакал на уцелевшей ноге к «Запорожцу».

За мной потянулась дорожка из крупных капель крови.

Я подумал:

«Живым… Только бы живым до больницы».

Владельцу легкового автомобиля я сказал:

— Скорее!

Он быстро, судорожно закивал и не сдвинулся с места. Его начала колотить нервная лихорадка. Он пока ничего не мог сообразить.

Я поторопил:

— В Склифосовского? Быстрее?

Мужчина наконец сунулся в машину. Помог вылезти жене и дочери. Они отошли к парапету набережной, с ужасом уставились на мою ногу.

Шофер грузовика помог мне забраться в «Запорожец». Его владелец уселся за руль весь дрожащий. Сокурсница полезла в машину тоже.

Я замотал головой, сказал:

— Не надо! И в больницу не приходи! Не приезжай!

Она ничего не поняла.

— Не говори, что я ехал с тобой! Нигде!

Девушка судорожно кивнула, захлопнула дверцу, мы сразу тронулись.

Я подумал:

«Жена о ней все равно узнает… После…»