Не говори маме

Покончив со стенами, я даю себе возможность отдышаться, а им — подсохнуть. Вскрываю пачку чипсов, заворачиваюсь в шарф и устраиваюсь в кресле с «Домом, в котором...», закинув ноги на подлокотник. Я не перечитываю его — слишком долго. Просто листаю, выхватывая глазами родное и болючее: вот я в метро, мчу в Нескучный сад после ЕГЭ по алгебре, чтобы упасть на стриженый газон, растянуться на траве и смотреть на небо сквозь ветви, слопать пиццу на веранде «Домика в саду», покормить орехами белок, ходить с наушниками и щуриться от свободы, заранее зная, что получу высший балл. Вот я сижу у себя на кухне в футболке и шортах. Не помню другого такого дождливого лета, как в 2019-м. «Яма» еще ныла у нас внутри, поэтому мы решили сделать что-то непривычное, но обязательно вместе и подали заявку на вакансию аниматора в лагерь для детей с умственной отсталостью. Сочинили сценарий, разрисовали друг другу лица, сняли смешную видеовизитку и были уверены в положительном решении, но нам написали, что смены этого года укомплектованы, так что нас ждут в следующем. Март уже занимался в тренажерке у Руса, и я обманываю, когда говорю, что он не изменился. Просто мне нравилось, каким он стал — крепким, заземленным, рассудительным. Страх ушел из него. Он медленнее говорил и смотрел людям в глаза. Мне нравилось быть с ним и нравилось, когда нас видели вместе. В сентябре мне казалось, что мы справились и снова близки, но именно тогда Март начал убивать бездомных. Мы поступили туда, куда и собирались, ходили на лекции, все было так ново. И то, что мы учились не вместе, тревожило и вызывало ревность, мы требовали доказательств верности, язвительно комментировали фотографии симпатичных одногруппников и одногруппниц и смеялись, что после таких слов точно не сможем их полюбить. В феврале его не стало, а в апреле вся страна села на самоизоляцию из-за пандемии. И мы с мамой тоже. Смешно сказать, но следователь Масленников звонил мне по «зуму» и допрашивал, сидя в дурацком свитере с оленями на фоне ковра: «Лютаев был агрессивен? Конфликтовал с друзьями и родными?» Нет. «Может, странно себя вел?» Ничего необычного. «Говорил о “санитарах”?» Март никогда не говорил со мной о «санитарах». Посмотрите телевизор. К тому времени я уже засветилась на ток-шоу в жалкой попытке оправдать — себя? Марта? Меня узнавали на улице, но еще хуже было то, что за мной следили. Я до сих пор в этом уверена. Один и тот же человек. Не знаю, кто и зачем. Он исчезал всякий раз, как я оборачивалась, даже если делала это внезапно. Убийца Марта — так мне казалось. Убийца Марта, который пришел, чтобы разобраться и со мной. Предписание оставаться дома и даже в ближайший магазин выходить в медицинской маске несколько облегчило мне жизнь. Или спасло ее. Я рассказала о слежке Масленникову. Он ответил: «Ы, ну ладно, я понял, сиди дома».

…Вот я дома, читаю перед сном, глаза слипаются, но осталось всего несколько страничек, и я не сдаюсь. «Смотри, мам...» В соседней комнате тишина, телевизор уже не работает — наверное, мама спит. Смотрю на часы: два ночи. Сегодня легла пораньше. Может, наконец-то выспится… Я возвращаюсь в начало строки: «Смотри, мам...»

Утром четырнадцатого апреля — вторник, это был вторник — я проснулась в семь, залила молоком сухой завтрак с корицей, привела себя в порядок и подключилась к лекции в «зуме». Иногда выходила из комнаты, чтобы унести на кухню грязную посуду и налить еще кофе. Я думала, что мама спит, она иногда вставала в десять или позже. Лекции продолжались до двух, потом нужно было выйти в тот самый «Дикси» у дома за хлебом и молоком. Я зашла спросить, не нужно ли ей что-нибудь еще, может, фрукты или журнал. Она лежала на боку, подложив руку под голову. Я позвала ее: «Мам, мама!» — и погладила по щеке. Щека была ледяной. Я забралась под одеяло рядом с мамой и набрала 112. Так мы пролежали четыре часа, мне казалось, что она сейчас встанет, чтобы попить воды, я то проваливалась в мутный полусон, где продолжалась обычная жизнь: шуршало одеяло, шлепали босые ноги, начинал шуметь чайник, — то просыпалась и заново осознавала, что ничего нет. Это казалось бесконечным. Наконец в дверь позвонили. Мама так и не пошевелилась.