Не говори маме

Вскрытие показало, что она запила снотворное водкой. Я до сих пор не знаю, было ли это ее решением или случайностью. В ее вещах не осталось ничего, что позволило бы это понять. На следующий день я позвонила тете Поле и Вячеславу, папиному сослуживцу, — нашла их номера в мамином телефоне. Тем же вечером тетя Поля и Вячеслав были у меня. Похоронами я не занималась — все сделали они. Тетя Поля сказала, что мама звонила ей накануне. Спрашивала, смогу ли я пожить некоторое время в Красном Коммунаре. Как будто понимала, что мне нельзя оставаться в Москве, хотя в последнее время она вообще мало что понимала. И мне кажется… Сейчас мне кажется, что вот таким она видела единственный выход. А тогда тетя Поля прожила со мной почти неделю. Я этого почти не помню. После ее отъезда я подала заявление на смену фамилии. Нужно было перевестись в колледж и найти квартиросъемщиков. Все лето я сидела дома и слышала, как мама на кухне гремит посудой.

***

Снаружи вагончика работает двигатель. И меня зовут:

— Майя! Майя!

Тот самый голос, который смог бы заставить меня делать вещи, о которых я раньше не задумывалась. Голос книжных героев, в которых я влюблялась. Голос из детских снов. Он повторяет мое имя.

— Да! — отзываюсь я и сама себя не слышу.

— Как хорошо, что вы здесь. Помогите!

Тарахтение дизеля становится громче. Отец Саввы подгоняет пикап к дверям и выпрыгивает из кабины. Не вполне понимая, чем именно могу помочь, я подхожу к кунгу. Отец Саввы откидывает тент — под ним какие-то резные деревяшки. Нет. Это рейлы. Неразборные лакированные рейлы, накрепко сбитые гвоздями, и мы выгружаем их вдвоем, поспешно оттаскивая под крышу, — они небольшие, но довольно увесистые. Четыре прекрасных блестящих рейла, крепко стоящие на разлапистых ножках. Я глазам своим не верю.

— Вещей не нашлось, — говорит отец Саввы, утирая лоб. — Их у меня семеро, старшие донашивают за младшими. Мы повесим у себя ящик для пожертвований — Яна, верно? Поможем ей, не переживай… — Это дело стало моим, и мне вовсе не хочется, чтобы в него вмешивались сектанты, чьи убеждения в моем сознании накрепко связаны со смертью Кати. Но помощь… Кто я такая, чтобы отказываться от того, что предлагают не мне? Отец Саввы хлопает меня по плечу. — А ты держись. Молодец, держись.

И я начинаю держаться. Прямо сейчас.

Приезжаю домой, открываю дверь, раздеваюсь в темной прихожей. Выдавливаю в миску Маньки пакетик корма, ставлю на конфорку ковшик с водой, чтобы сварить себе пельменей. Тетя Поля опять на смене, мне предстоит ночь в одиночестве, но я собираюсь начать запись второго выпуска подкаста — скучать будет некогда. Все еще держусь. Достаю из морозилки хрустящий от инея пакет, высыпаю пельмени в кипящую воду — часть из них мгновенно всплывает. Я думаю, это из-за того, что замороженное тесто треснуло и внутрь попал воздух. Когда вода снова начинает кипеть, пельмени, как голодные птенцы, раскрывают ротики из теста. Я заранее кладу в глубокую тарелку масло и ложку томатной пасты, а сверху натираю сыр с добавлением грецкого ореха — он пахнет этими солнечными орехами, которые мы с папой раскалывали зубом, припаянным к рукоятке чеснокодавилки, а из скорлупок делали лодочки: если прилепить ко дну крошечный кусочек пластилина, а сверху установить мачту из зубочистки с бумажным парусом, такая лодочка могла достойно держаться на плаву в Царицынском пруду и даже идти по курсу, пока какая-нибудь лихая утка не сбивала ее и не пускала на дно.

Мешанина из пельменей и томатной пасты перебивает вкус сыра, но это все равно лучшее, что происходило со мной за последние сутки. Двое суток. Нет, с того момента, как я сюда приехала.

Левкой. Декоративное красивоцветущее растение с ароматными цветами. Стихотворения Льва Коя лежат на «Стихи.ру». Двухлетней давности, но все же это его голос.

— «Москва-Пассажирская-Курская», — сидя на полу, зачитываю я кошке Маньке:

обуздывать никого, кроме себя.
Челнока нет вовсе, а на веслах
он то ли не может, то ли не.
Чистосердечное признание,
лихорадочное использование —
не дело ученого.
Все эти горестные таежники
не сами сочиняют то, что они
сочиняют, решают и собираются делать…

— Мань… Не будем плакать, да? — Кошка выгибает спину и трется о мою ступню в полосатом носке.

приглашения и репчатый лук —
мелко порубить.
Угадала, был с ней до девятого дня.
Если бы вы убили, как можно было бы молчать.

И снова:

— Если бы вы убили, как можно было бы молчать. Если бы вы убили, как можно было бы молчать?