Не говори маме

Когда один из них встал и на заплетающихся ногах двинулся в нашу сторону, я подумала, что он просто пройдет мимо — к метро, но он спросил меня, почему я на них пялилась, когда мы пришли. Я не сразу поняла, о чем речь. Пока вспоминала, Март напряженно молчал. Наконец я ответила, что просто обозналась — думала, что увидела друзей, но стало только хуже. Мне с ходу предложили подружиться, схватили за руку и потащили к новым «приятелям». Март вскочил и попытался оторвать его от меня, но те, что сидели неподалеку и просто наблюдали, рванули помогать своему — никто из них даже не попытался его вразумить, они все были на его стороне. Пятеро хохочущих пьяных ублюдков с нехорошими глазами. Трое повисли на Марте и сшибли его с ног. Он упал на колени, кто-то сдернул с него маску и нацепил на себя. Они держали его за шею, чтобы он не мог отвернуться, а тот, что тащил меня, пытался заломить мне руки, но из-за моего пуховика ему это не очень удалось. Больно не было — только очень страшно, как когда сбывается кошмар и какая-то часть мозга отказывается признавать реальность происходящего, а другая уже принимает это и только фиксирует трещины на поверхности прежней жизни, той, что была еще утром, и после обеда, и час тому назад. Они по очереди слюнявили мне губы, которые я сжимала, но это не помогало. Наигравшись, принялись за Марта. После первого удара я завизжала. Мне зажимали рот, но я кусалась и отбрыкивалась не глядя, я должна была кричать как можно громче, кто-нибудь обязательно придет на помощь, это же центр города, мы не в лесу и не в поле, и я кричала, пока Марта избивали ногами, и тогда кто-то из них догадался врезать мне в живот — куртка снова смягчила удар, но раньше меня никогда не били. Никто. Никогда. Я знала боль от содранных коленей, когда падаешь с привязанной к веревке покрышки на землю вместо того, чтобы нырнуть в воду, как все деревенские, и от йода, и от когтей бабушкиного кота, принявшего ласку за покушение на убийство. Знала, как болит зуб — когда стоматолог превращается из садиста в спасителя. Оторванный ноготь на зажатом калиткой детского сада пальце. Сломанная после падения с велосипеда рука. Но я никогда не испытывала боли от удара. Это особая боль. У нее есть глаза, слова и кулаки. Она говорит с тобой, иногда улыбается тебе, она дышит и пахнет, слышит и понимает тебя — но все равно накрывает. Она взрывается внутри прежде, чем чувствуется снаружи, и не поддается лечению. Ты никогда не станешь прежним. В тебе вмятина.

Задыхаясь, я подползла к Марту, со стороны пруда к нам бежали патрульные. Обидчики брызнули в разные стороны, а он смотрел на меня и не узнавал. Из носа на подбородок стекала красная струйка. По его взгляду я поняла, что прежнего Марта больше нет.

Соль

Вечером я загружаю первый выпуск подкаста «Не говори маме» на хостинг и долго лежу без сна, листаю новостные каналы в «телеграме», чтобы отвлечься. За стеной тетя Поля ставит чайник. За прошедшие сутки в России выявлено 5 504 новых случая заражения коронавирусом. Надо постараться заснуть. В Москве к одиннадцатилетней девочке приставал курьер из службы доставки еды. Может, убийца Марта представился курьером? Интересно, сколько стоит новый матрас? С тем, который есть, я не совпадаю ни одной из выпуклостей и впадин.

— Чаю хочешь?

— Да, — щурюсь я на свет, который тетушка впускает в спальню. — Иду.

Мы пьем обычный байховый, без добавок. Есть еще вафельный торт, но он вызывает сомнения. Завтра выйдет подкаст, и моя жизнь либо изменится, либо… «Да куда она денется», — решаю я и тянусь за тортом.

— Май, — заговаривает тетя, отхлебнув из чашки. — А ты маме про все это говорила?

— М-м? — не понимаю я.

— Ну, про биржу труда. И комнату сдать. Предлагала?

— Конефно, — говорю я через торт. — И не раф.

— А она?..

— Ну… — Так много слов с тортом во рту я точно не произнесу, приходится сначала дожевать. — Она соглашалась, обещала скоро все сделать и ложилась спать. Спала целыми днями. Если и правда собиралась, то все равно ничего не сделала.

— Ох, Светка… — бормочет тетя Поля в чашку. — Дуреха…

Непривычно говорить о маме. Непривычно, но, пожалуй, хорошо. В устах тети Поли ее имя перестает пугать меня. Светка, дуреха. Дуреха. Светка. Так же легко, как песочное печенье в форме звездочек.

— Сантехник приходил. Кран больше не течет.

— Сейчас переведу! — Телефон как раз под рукой.

— Да не…

— Я же обещала.

Тетушка читает уведомление о пополнении счета и округляет глаза.

— Это много, Майя. Я заплатила меньше.

— Пусть будет, ладно?

У нее дрожат губы.

— Спасибо. Оставлю для Димы. Вернется из армии — одежда понадобится, и на учебу…

Я возвращаюсь к себе, забираюсь под одеяло и мгновенно засыпаю. Неудобный матрас больше меня не смущает.

***