Не горюй!

«Директору Иванову добавить осеннюю прохладу восемнадцать процентов грибной сырости воины нашего гарнизона хотят завязать переписку девушками вашего завода сержант Иванов».

— А я им ответил: «Девок нашем заводе нет, переписывайтесь с пекарней». Здорово, да? — дед сипло захихикал.

— Дай-ка сюда, — сказала Фрося. Взяла у деда телеграмму и, бережно сложив ее, спрятала в карман спецовки. Потом она зачерпнула длинной ложкой жидкость из котла и пригубила.

— Класс! — сказала она с преувеличенным восхищением.

— А ну дай-ка, — Иванов в нетерпении выдернул у нее ложку. Он с волнением отпил и… сморщился так, будто бы проглотил ежа.

— В реку! — сказал он. — Все к чертовой матери — в реку!

— Господин Травкин, — Ивана Сергеевича все еще мучили иностранные корреспонденты. — Как вы относитесь к версии профессора Унгаретти о вашем марсианском происхождении.

— Отрицательно, — ответила за Травкина Пристяжнюк.

— Были вы за границей?

— Нет! — подсказала Пристяжнюк.

— Был в Берлине и Праге.

— Вы ездили туда по служебным делам?

— Я не ездил, я пешком…

— В качестве туриста?

— Нет. В пехоте.

Грохнули аплодисменты.

— Галина Петровна, — прошептал Аркадий Борисович, показывая Пристяжнюк часы. — Мы опаздываем!

— Дамы и господа! — Пристяжнюк встала. — Разрешите на этом закончить эту интересную пресс-конференцию. Благодарю за внимание!

— Значит, вы и есть уникум? — спрашивал сидевшего в кресле Травкина профессор Баранов, старенький, но еще крепкий человек. — Интересно.

Они находились в просторном, оборудованном новейшей аппаратурой кабинете научно-исследовательского института.

— Да, — грустно сказал Травкин. — Болит он очень. Просто невозможно терпеть.

— А зачем же терпеть? — сказал Баранов. — Шприц! — приказал он ассистенту.

…Сразу после укола Иван Сергеевич ощутил огромное облегчение: боль исчезла. Он потянулся в своем клеенчатом, медицинском кресле и зажмурился от блаженства. Травкин так устал от событий дня, так хотелось ему сейчас спать, что голоса людей вокруг как бы перестали уже доходить до его сознания. Но резкий телефонный звонок заставил его открыть глаза. Профессор взял трубку.

— Да? Профессор Унгаретти?.. Уже прилетел?.. Здравствуйте, коллега… Да… Здесь… Он в отличном состоянии. Ждем.

Распахнулась дверь, и в комнату вбежал Унгаретти невысокий плотный человек с блестящими черными глазами.

— Чао, коллега! — крикнул он Баранову. — Быстрее! Быстрее!! — обернулся он к ассистентам, втаскивающим в кабинет какой-то громоздкий прибор. — Очень рад, — Унгаретти дружески похлопал Травкина по щеке, ласково подергал за ухо. — Раздеть! — приказал он ассистентам.

Два ассистента подошли к Травкину и ловко стянули с него рубашку и брюки.

— Ложитесь! — Унгаретти подтолкнул Ивана Сергеевича к покрытому толстым слоем резины столу.

Ассистенты стали прилаживать на ляжки Травкина присоски с датчиками.

— Я занимаюсь проблемами Марса уже сорок лет, — быстро сказал Унгаретти. — Сейчас мы измерим биотоки вашего мозга, биотоки сердечной мышцы и электрический потенциал спинного мозга, если показания совпадут с теми, которые я рассчитывал теоретически, то ваше марсианское происхождение будет доказано.

— Я… готов, — сказал Травкин и хотел сесть, так как ему было неудобно разговаривать с профессором лежа. Но Унгаретти властным движением уложил его обратно.

— Не так… О, мама миа! — зарычал он на ассистента, который подключал к голове Ивана Сергеевича сложный прибор, напоминающий водолазный шлем. От прибора тянулись сотни проводов. — Лобный контакт должен быть точно посередине, иначе пациента ударит током.

— Вы уже испытывали аппаратуру? — поинтересовался Баранов.

— Конечно! — воскликнул Унгаретти. — На себе самом!

От Ивана Сергеевича уже тянулись в разных направлениях всевозможной толщины провода и кабели. На панели прибора мигали сигнальные лампочки.

— Шторы! — приказал Унгаретти и подошел к рубильнику.

Баранов тревожно глядел на Ивана Сергеевича. Тот успокаивающе пошевелил большими пальцами ног. В комнате стало темно, и светился только экран осциллографа.

— Ток! Начали! — крикнул Унгаретти.

По экрану забегали волнистые линии, и в ту же секунду раздался дикий вопль — что-то среднее между пожарной сиреной и ревом осла. Люди в белых халатах метнулись, было, к дивану Травкина, но властный голос остановил их:

— Спокойно! Это кричит не пациент! Это звук его далекого прошлого!

Вопль прекратился так же внезапно, как и начался, и только треск электрических разрядов нарушал космическую тишину.

Волнистые линии на экране выстроились в четкий рисунок, напоминающий пчелиные соты в разрезе.

— Свет! — резко приказал Унгаретти.

Зажегся свет.

Унгаретти подбежал к Баранову и закричал:

— Сомнений больше быть не может! Вы сами видели! Поздравляю, коллега!

Ассистенты в мгновение ока отсоединили от Травкина датчики и помогли ему одеться. Иван Сергеевич сидел на диване и часто моргал.

— Как самочувствие?.. — подбежал к нему Унгаретти. Он схватил руку Ивана Сергеевича, проверяя пульс.

— Ничего… — сказал Травкин. — Ну как? Чего там получилось?